Гербер Денис Владимирович
Прозаик, журналист, сценарист. Член Союза писателей России (Иркутское Региональное Отделение) с 2023 г.
Родился в 1977 году в г. Ангарске. По образованию журналист, окончил Иркутский государственный университет. Работал радиоведущим на различных радиостанциях Иркутска и Ангарска, программным директором в медиа-холдинге НТС, тележурналистом в программе «Утренний коктейль» АС «Байкал ТВ».
Автор приключенческих и исторических романов о Сибири. Также пишет в жанрах: современная проза, научная фантастика, мистика. В произведениях Д. Гербера органично соединяются интеллектуальная и развлекательная литература, традиции классической русской прозы и постмодернизм. Автор трёх романов.
Произведения Д. Гербера публиковались в коллективных сборниках, альманахах и литературных журналах: «Дружба народов», «Сибирские огни», «День и ночь», «Традиции и авангард», «Сибирь», «Новый берег», «Fantomas» и др.
Денис Владимирович является лауреатом Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» (2022), лауреатом литературной премии «ДИАС» (2021), дипломантом литературной премии «Прыжок над бездной» (2020), участником короткого списка премий «Антоновка 40+» (2019), «Одесской международной премии им. И. Бабеля» (2018) и др.
Живет в Ангарске.
Отдельные издания
Заблудшие : роман. — М. : Вече, 2018. — 288 с. — (Сибирский приключенческий роман).
Временщик : роман. — М. : Вече, 2021. — 352 с. — (Сибирский приключенческий роман).
Приснившаяся змея : сборник рассказов. — М. : Т8 Издательские технологии / RUGRAM, 2021. —257 с.
Публикации в коллективных сборниках и периодических изданиях
Баклажан на дынной лозе : рассказ // Дружба народов. — Москва, 2017. — №12. — С. 146-152.
Шведский бог : рассказ // Сибирские огни. — Новосибирск, 2017. — №9. — С. 119-127.
Пробуждение : рассказы // Сибирские огни. — Новосибирск, 2019. — №9. — С. 71-95.
Уки : рассказ // Ничьи следы : сборник рассказов. — Новосибирский издательский дом. — Новосибирск, 2021. — С. 33-46.
Приснившаяся змея : рассказы // Сибирь. — Иркутск, 2022. — №5. — С. 79-91.
Тепляк : рассказ // Традиции и авангард. — Москва, 2023. — №1. — С.23-37
Павлиний глаз : рассказ // День и ночь. — Красноярск, 2023. — №4. — С. 174-176.
Беседы, интервью
«Литературой заправляет шоу-бизнес» / беседовала Анастасия Тюльпанова // Время. — Ангарск, 2019. — 13 июня (№43). — С. 5
«Ангарчанин в ТОПе» / беседовала Наталья Харченко // Вся неделя. — Ангарск, 2019. — 3 октября (№37). — С. 4
«Коррупционеры 18 века. Писатель Денис Гербер презентовал исторический роман» / беседовала Ольга Краснова // Время. — Ангарск, 2021. — 21 октября (№80). — С. 19
О жизни и творчестве
Павлова, А. Явление Дениса Гербера / Александра Павлова // Свеча. — Ангарск, 2019. — 4 апреля (№24). — С. 10
Нечаева, В. Талантливый и стремительный Денис Гербер / Валентина Нечаева // Свеча. — Ангарск, 2021. — 18 января (№43). — С. 6
Ночевной, С. Что ангарчане читают и что пишут / Сергей Ночевной //Ангарские ведомости. — Ангарск, 2023. — 18 января (№5). — С.18
Денис Гербер
Будитлянин, или Приснившаяся змея
Если судить по фотографиям в семейном альбоме, предки К. все как один были интеллигентами. С пожелтевших карточек смотрели: родители — оба сельские учителя, одетые строго и опрятно; дед с бабкой, сфотографированные в своей библиотеке (неизменный задник из пухлых томов); дяди и тети — кто за письменным столом, кто за кафедрой, кто в лаборатории. Был даже снимок младшего брата дедушки (мать говорила, таких принято называть «старый малый»), где родственник стоял едва ли не в обнимку с Курчатовым. Еще один неизвестный предок был облачен в рясу и скуфью — не интеллигент, конечно, но и обычным человеком не назовешь.
Разглядывая альбом, К. всегда испытывал легкое уныние. Иногда — тревогу. Ему чудилось, будто у него внутри шевелятся «интеллигентские гены» — пробуждаются, намереваясь и его посадить за письменный стол или превратить в ученого. Частички голубой крови содержались в организме, как бациллы туберкулеза. Полностью их не искоренишь, но можно сдерживать, контролировать, чтобы зараза не множилась. Собственно, для этого К. и пересматривал старые фотографии — чтобы не забывать, в кого со временем может превратиться. Курильщикам и алкоголикам ведь показывают снимки запущенных больных.
Становиться интеллигентом К. не планировал; ему претила даже мысль, что он станет носить очки и шляпу, разговаривать чеховским языком и рыться в книгах. Все это казалось разновидностью деградации. Чтоб обезопасить себя от интеллигентской угрозы, К. поступил в колледж и выучился на автомеханика. Окончил кое-как, на тройки. Любые проявления творчества и тягу к знаниям глушил пивом, марихуаной и голливудским кино. Не читал ничего, кроме надписей на стенах подъезда и газеты «Советский спорт», где его интересовали статьи о футболе.
В девятнадцать лет в его жизни появилась постоянная подруга Варя, которая через полтора года сделалась женой. Родилась дочка с непролетарским именем Сюзанна. Жизнь потекла размеренно и просто. Все как он хотел.
И вот однажды, когда К. подзабыл и про семейный фотоальбом, и про «интеллигентский туберкулез», вирус прорвался снаружи, причем из самого, казалось бы, безопасного источника — от Ромки Козакова, напарника по автомастерской.
Ромка носил спортивный костюм, в котором меньше всего походил на спортсмена, всегда коротко стригся, не стесняясь бугров и шрамов на голове, и сплевывал после каждого произнесенного предложения — будто точку или восклицательный знак ставил.
— Вчера с Бурым абсент пили, — доложил Ромка, вытирая ладони тряпкой. — Чувствую себя, точно подвергся Загадочному Ожесточенному Воздействию — ну, как в том фильме у Гринуэя. Хочется летать, а приходится под машинами ползать.
Он только что вылез из-под автомобиля, и на страдальческом похмельном лице блестело машинное масло.
— В каком фильме? — не понял К. Он даже фамилии такой не слышал — Гринуэй.
— Ну, «Падения». Это псевдодокументалистика, про людей, якобы подвергшихся Загадочному Ожесточенному Воздействию. Они мутантами стали, заговорили на инопланетных языках и прочее… — Ромка сплюнул на бетонный пол. — Не смотрел, что ли?
К. немного удивился, но особого значения словам напарника не придал. В конце концов, абсент и правда действует странно. Особенно если с папиросами, которые Ромка вечно курит.
Однако разговоры становились необычнее день ото дня. Ромка упоминал Верди и Кандинского, повествовал про малоизвестного кубинского поэта Гастона Бакеро и художника Чюрлениса — автора картины «Соната моря». Ромка умудрялся сплетать истории о пьянках со стихами испанских мистиков, а байки о своих любовных похождениях украшал постулатами бусидо.
Встревоженный поведением товарища, К. обратился к мойщику Геннадьичу — суровому мужику пятидесяти лет с медным от никотина лицом и словно из того же набора ладонями.
— Не кажется тебе, Геннадьич, что Ромка странным стал? Книжки всякие читает, журналы толстые. Он будто не в сервисе работает, а в университете преподает.
Геннадьич впал в недолгое раздумье — рот серпом, чугунный подбородок, усы как два ятагана.
— Человек всегда на своем месте, — ответил он наконец. — Просто иногда ему кажется, что он хочет другого. Вот Салман Рушди сказал однажды Кроненбергу: «Я, Дэвид, всегда хотел фильмы, как и ты, снимать». А Кроненберг, сучар канадский, удивляется: «Надо же, а я мечтал писателем сделаться!»
— Какой шалман?
От неожиданности К. совсем растерялся.
— Салман Рушди. Букер Букеров. «Шайтанские аяты»… — пояснил Геннадьич, пронзая К. недоуменным взглядом. — Не читал? Может, и Кроненберга не смотрел?
Несколько дней К. ходил на работу как с полиэтиленовым пакетом на голове. Общался мало, все больше по делу. Ему казалось, что наваждение пройдет, если не обращать внимания на странности.
Однако странности не прекращались. Ситуация обострилась однажды вечером, когда в дверь квартиры постучали. Варя и Сюзанна находились на кухне — что-то там жарили и смеялись. К. поднялся с дивана и отпер дверь. На пороге стоял вдрызг пьяный Ромка. Карман на его куртке был оторван, материя свисала изнанкой наружу.
— Ты чего? — удивился К. — Где так нализался?
Он отступил на шаг, но Ромка заходить отказался, поманил в темный подъезд. Они присели в закутке у мусоропровода и закурили.
— Странным ты стал, Ромка, — сказал К. — Прямо не узнаю тебя. Случилось что-то?
Напарник повернул к нему хмельное лицо.
— Я ведь раньше ничем таким не интересовался, — покаялся он. — Пока тебя не встретил.
— При чем тут я?
— Сам не знаю. Какие-то флюиды от тебя исходят — эманации, как сказали бы теософы. Поработаю с тобой в смену — и внутри что-то шкварчит, пробивается. Вот и сейчас…
Он затянулся так сильно, что красный огонек на сигарете сделался продолговатым.
— Что сейчас?
— Чувствую, душу во мне будто вскапывают.
— Кто вскапывает?
— Да ты, ты! — Ромка бросил окурок в мусоропровод, с лязгом закрыл люк и вдруг заговорил высоким штилем: — Иногда испытываешь неприязнь к слишком правильному и честному персонажу кинофильма. Так и меня начинает воротить от собственной жизни — спокойной и бессмысленной. Моя жизнь — постное блюдо! Ой как хочется каждую секундочку солью заправить! И даже не солью — перцем пополам с порохом! Горлодером на крови!
Это прозвучало как цитата — эдакая смесь Шекспира и Шукшина, но К. понял: Ромка говорит сам и от души. Что-то клокочет у него внутри, будоражит, мешает спокойно жить. И винит в этом напарник его, К.
На следующий день Ромка на работе не появился — отзвонился в обед, сказал, что заболел. А вечером загромыхал телефон. К. снял трубку и услышал бодрый голос.
— Я понял все! — кричал Ромка воодушевленно. — Ты будитлянин!
— Кто?
— Русские футуристы Хлебников и Маяковский так называли себе подобных. Только они говорили: будетляне. Через «е», от слова «будет». А я этот термин видоизменил, втолкнул в него новый смысл. Я произношу: будитляне, через «и». От глагола «будить». Вот ты, К., и есть будитлянин: ты пробуждаешь людей духовно и нравственно, выводишь из спячки.
К. опустил трубку на рычаг. Что за бред? При чем тут он? Как может ничем не интересующийся человек у других пробуждать тягу к знаниям? Не говоря уже о духовности.
Утром К. сам позвонил в автомастерскую и сообщил, что заболел. Он решил провести хоть один день вдали от безумных коллег. Побыть с женой и дочкой — что может быть полезней для разгоряченного ума?
День прошел прекрасно. Варя начала делать заготовки на зиму. Закатывали овощи в банки, шутили, смеялись. Жена напевала: «Я режу, режу морскую капусту», хотя капусту резала обыкновенную. Сюзанну это жутко веселило, она покатывалась со смеху. Девочка пока ничего не говорила, хотя педиатр еще год назад уверял, что это вот-вот произойдет. Впервые за несколько лет они наделали пельменей. А за ужином, когда дочка уже спала, распили с женой бутылочку перцовки — «малютку», как они ласково называли емкости в двести пятьдесят грамм.
В постели перед сном Варя сказала:
— Какое счастье, что ты у меня есть! Ты — моя приснившаяся змея!
— Что это значит? — насторожился К.
— По-моему, это из веданты, — объяснила Варя. — Парадокс заключается в том, что змея, укусившая во сне, может пробудить человека, хотя сама, по сути, нереальна. Так же и в майе может найтись что-то иллюзорное, что разбудит человека, приведет его к просветлению.
И это говорила жена — ничем, кроме кулинарии и вязания, не увлекающаяся! Варя, у которой чередовалась подписка журналов: год — «Работница», год — «Крестьянка». К. ощутил, как земля (а точнее, кровать) уходит из-под него, а вокруг закручивается невидимая спираль — удавьи кольца или что похуже.
«Приснившаяся змея… — повторил он про себя. — Хм. А образ-то красивый!»
Следующий день он решил побыть в одиночестве, занимаясь накопившимися делами. Однако везде, куда бы он ни сунулся, его подстерегали сюрпризы.
Женщина в киоске «Союзпечати» посоветовала взять «Литературную газету» вместо «Советского спорта».
— Там интервью с Кшиштофом Занусси, — обосновала она. — Недурно, можете мне поверить! Сама трижды читала.
Озарение накатило и на ремонтника в обувной мастерской.
— Вы думаете, молодой человек, будто я от скудоумия ваши кроссовки чиню? — спросил он. — Увы, мало кто понимает, что профессия обувщика более всего располагает к размышлению. Недаром Яков Бёме — тот, кого Гегель назвал первым немецким философом, — постукивал молоточком, когда сочинял эзотерические трактаты. Да, он был сапожником, молодой человек! И Сократ чинил сандалии или что там они носили у себя в Элладе.
Старичок кондуктор в трамвае заговорщицки подмигнул, точно их с К. объединяла некая тайна. Выходя из вагона, К. даже осмотрел билет — нет ли на нем масонской символики или секретного шифра? Два ноля на номере слились в горизонтальную восьмерку — символ бесконечности. Может, это и есть знак? Свидетельство того, что мир вокруг преисполнился высшим смыслом.
Дома за ужином К. с опаской поглядывал на Сюзанну. Не подверглась ли пробуждению собственная дочь? Но нет, двухлетний ребенок неумело орудовал ложкой, как веслом, и шипел что-то свое.
«Слава богу, — подумал К., — есть хоть какая-то опора в мире, и эта опора — дети, которые пока не разговаривают».
А назавтра К. ушел в ретрит. Он заперся в комнате, объявив жене через дверь, что отныне будет выходить только за едой и в туалет. И в такие моменты ему нельзя докучать вопросами. Он сказал, что в дом запрещено приводить посторонних людей. И вообще нужно оставить его в покое на неопределенное время.
К. уединился не с целью просветления. Он решил избавить человечество от своего влияния. Иначе гибель. Что станет с миром, где каждый читает Кафку и смотрит Гринуэя? Некому будет работать в автомастерской. Не о ком будет писать в «Советском спорте» и в «Крестьянке». Толпы интеллигенции — это не только излишне, но и губительно. Интеллигенты и интеллектуалы вымрут без подавляющего большинства рядовых граждан. Недаром же Платон изгонял из своего идеального государства поэтов и…
К. схватился за голову: откуда он это знает? Какой Платон? Что еще за Кафка? Он прошелся от окна к дверям и обратно. Теперь, в одиночестве, он ясно ощутил, что заряжен некой силой, действующей помимо его желания. Это и есть подарок предков. Столетиями сила копилась и множилась, пока на нем не достигла критической массы. Вот что произошло! Крупицы активных изотопов уже сложились, и ядерную реакцию не остановить.
В дверь постучали.
— К., открой! — попросила Варя. — Моя мама приехала, Кристина Анатольевна. Хочет с тобой поговорить.
— Ни в коем случае! — взмолился К. — Не приводи ко мне новых людей!
— Что значит «новых»? — обиделась Варя.
— Никого не приводи!
— Тебе придется с ней поговорить! Она сюда сорок минут на трамвае ехала, с пересадкой.
— На трамвае? — переспросил К. и вспомнил вчерашнего кондуктора.
Что-то знал этот старик, но ничего не говорил, лишь загадочно улыбался. К. выскочил из комнаты, пронесся мимо жены и изумленной тещи. Он прибежал к трамвайной остановке, уселся на скамью и стал вглядываться в подъезжающие и отходящие вагоны.
«Удивительно, все кондукторы такие разные, — думал он. — Грузные женщины, девчонки — едва ли не школьницы, мужики с военной выправкой, суетливые старушки. Ни один не похож на другого».
Только после часа наблюдений К. увидел знакомую фигуру и прыгнул в вагон. Для начала он, как положено, сел и взглянул в окно. Трамвай двигался по четвертому маршруту. К. часто добирался на нем до работы, однако сейчас ехал в противоположном направлении, куда-то в промзону. Падал первый снег, укрывая белым осеннюю грязь, опускаясь на желтые листья.
— Снова вы! — заметил подошедший кондуктор. — Обычно в другую сторону ездите. А тут уже дважды… Работу поменяли?
— Я вас искал, — признался К. и почувствовал себя неловко.
— Чем могу?
Старичок принял плату, протянул сдачу и билет.
— Даже не знаю, с чего начать… Ничего необычного не ощущали рядом со мной? Знаков не замечали?.. Извините, я не сумасшедший. Просто вы так подмигнули в прошлый раз. Я подумал…
— Да вы не тушуйтесь, — успокоил старичок и присел рядом.
Его седые усы очень гармонировали с серебристой бляхой «Гортрамвай» на жилете.
— Знаки — они же везде, а в трамвае особенно. По трамваям можно будущее предсказывать, получше, знаете ли, чем астрологические прогнозы будет. А вы просто не на то смотрели.
— Я на восьмерку из двух нолей смотрел, — сказал К. — А на что надо было?
— Ноли ничего не значат, это обычный дефект. Последние две цифры — вот настоящий знак, послание Вселенной.
К. вынул из кармана билет.
— Двенадцать? — удивился он.
Именно единицей и двойкой заканчивался номер на билете.
— Что же это за послание?
— Ну как, двенадцать — сакральное число. Это количество людей, которых может пробудить один человек. Самое, так сказать, оптимальное число, заложенное природой, гармоничная система. Не зря же платоновская модель Вселенной была додекаэдром.
К. с интересом заглянул в стариковские глаза. Голубые зрачки словно плавали в мелких лужицах, раскачивались.
— То есть я пробужу двенадцать — и все закончится?
— Конечно. Всегда так было. Двенадцать олимпийских богов, двенадцать месяцев, двенадцать присяжных, двенадцать нидан, образующих круговорот сансары… Все видят эту закономерность, да никто не обращает внимания. У преподобного Сергия Радонежского было двенадцать общинников, а если кто-то уходил, ему тут же находилась замена. Историки пишут, что Сергий набирал учеников по количеству апостолов, но ведь такое утверждение — кощунство! Преподобный Сергий был очень скромен и смирен, разве мог он таким образом подражать Иисусу? Даже думать об этом нелепо! Как вы себе это представляете? «Товарищи монахи, сегодня из общины в мир удалился Иосиф. Нужна замена, какие будут предложения?» Или: «Ты, Никифор, конечно, праведный человек, почти святой, но у меня все укомплектовано — двенадцать, как у Христа».
Старичок сам же и посмеялся над этой фантазией, а потом вздохнул, будто мир его смертельно утомил.
Трамвай остановился, и в салон зашли четверо работяг.
— Ну все, мне пора, — сказал кондуктор и поспешил обилечивать пассажиров.
«Двенадцать», — проговорил про себя К. и начал подсчитывать: Варя, Геннадьич, Ромка Козаков, сапожник-философ, Варина подружка Настя, на детской площадке составляющая мандалу из песка и стеклышек… Он насчитал одиннадцать человек, и больше никто в голову не приходил. Разве что соседка с первого этажа, неожиданно принявшая обет молчания. Хотя она, скорее всего, просто сумасшедшая. У нее и раньше закидоны случались.
К. сошел на незнакомой остановке возле пожарной части. Он пересек рельсы и сел на трамвай в обратную сторону. В вагоне было полно замученных людей. К., как и все, угрюмо уставился в окно, но мысли его одолевали особенные, не как у всех.
«Слава богу, скоро все прекратится, — думал он. — С двенадцатью пробудившимися уж как-нибудь справлюсь. Дюжина гармонична — это гораздо лучше, чем просветленный мир с обычным автослесарем в центре Вселенной… Но кто станет этим двенадцатым? С кем я еще не общался?.. Да какая, собственно, разница? Пускай это будет теща. Приду домой — осчастливлю Кристину Анатольевну, и делу конец!»
Дверь квартиры отворила Варя. Вид у жены был радостный, ей явно не терпелось поделиться новостью.
— А где твоя мама? — спросил К., оглядывая из прихожей комнаты.
— Мама уехала. Сказала, что ты странный. Обиделась, кажется… Представляешь, Сюзанна наконец заговорила!
— Ого! И что сказала? Мама?
— Нет! Сидела на полу и вдруг сказала: «Папа».
— Папа?
— Я ей показывала старые фотографии из твоего альбома, а она говорит: «Папа». А потом еще: «Папа выскочил. А то сидел как Пифагор».
— А потом?
— Какое «потом»? Больше ничего. Что ты хочешь от ребенка? Это же ее первые слова! Раздевайся уже, ужинать будем. Я и «малюточку» взяла — отпраздновать.