Дмитриевский Валерий Викторович
Поэт, прозаик, драматург, критик, публицист. Член Союза писателей России с 2011 г. (Областная общественная организация). Родился в 1952 г. в г. Горьком (Нижний Новгород). В 1974 г. окончил геологоразведочный факультет Иркутского политехнического института по специальности горный инженер-геолог. Служил в Пограничных войсках командиром взвода (1976-1978). Затем работал геологом, начальником участка, главным геологом партии в экспедиции «Байкалкварцсамоцветы», занимался поисками и разведкой особо чистого кварца, аквамарина, горного хрусталя. В 1990-х был старателем в золотодобывающей артели, плотником, ведущим геологом в Северо-Байкальской геологоразведочной экспедиции. С середины 2000-х работал начальником отряда в АО «Сосновгео» на поисках урана.
Стихи и рассказы стал писать в школьные годы. Первые поэтические публикации состоялись в многотиражной газете политехнического института «За кадры» в 1971 – 1974 годах. Затем сосредоточился на работе по специальности и нигде не печатался. Серьёзной литературной деятельностью занялся в конце 1990-х годов.
Сейчас В. Дмитриевский имеет публикации во многих журналах и альманахах: «Золотая строфа» (Москва), «Южная звезда» (Ставрополь), «Сибирь», «Иркутский писатель», «Иркутский альманах» (Иркутск), «Белая радуга», «Признание», «Ангарские ворота» (Ангарск), «Северомуйские огни» (Респ. Бурятия), газете «День литературы» (Москва) и др.
В. Дмитриевский является членом редколлегии альманаха «Ангарские ворота» (г. Ангарск), членом редакционного совета Ангарского литературного объединения. Неоднократный председатель и член жюри различных молодёжных литературных конкурсов. Председатель редакционной коллегии справочника-антологии «Ангарск литературный». Участник Дней русской духовности и культуры «Сияние России». Дипломант Международного поэтического конкурса «Золотая строфа-2010». Лауреат премии журнала и газеты «День литературы» (Москва) в номинации «Поэзия» (2018).
Живет в г. Ангарске.
Отдельные издания
Вечерний этюд : cтихи. – Иркутск : [б. и.], 2003 (Глазковская типография). – 118 с.
Воспоминание о настоящем : стихи. – Иркутск : [б. и.], 2006 (Глазковская типография). – 148 с.
Слепой дождь : стихи. – Иркутск : Папирус, 2010. – 136 с.
Где ты забудешь о плохом : повести, рассказы, пьеса. – Иркутск : Оттиск, 2017. – 320 с.
Упражнения по русскому : стихи, каламбуры, палиндромы [и пр.]. – Новосибирск : Академиздат, 2018. – 96 с.
Камень небес : повесть, воспоминания. – Иркутск : Форвард, 2020. – 224 с.
Говорящие стены : фольклорно-лингвистический трактат, не претендующий на соискание ученой стерени. – Иркутск : [б. и.], 2020 (Тип. «Форвард»). – 141 с.
Публикации в коллективных сборниках
и периодических изданиях
Богородское кладбище : стихи // Сибирь. – Иркутск, 2002. – № 3. – С. 131.
Посошок : стихи // Антология геологической поэзии Сибири (XIX–XX вв.) / ред. И. М. Оськин ; сост. В. В. Андреев [и др.]. – Иркутск, 2004. – С. 146–150.
Тост : стихи // Геология – жизнь моя : сборник стихов / сост. В. И. Власюк. – Москва, 2004. – С. 164–172.
Вы, как и я, наверное, поёте : стихи // Сибирь. – Иркутск, 2005. – № 3. – С. 108.
Геометрия : стихи // «Золотая строфа – 2009» : альманах. – Москва, 2009. – № 2. – С. 113.
Баллада весенняя : стихи // ««Золотая строфа – 2009» : альманах. – Москва, 2010. – № 5. – С. 61.
Возвращение со звёзд : стихи // Сибирь. – Иркутск, 2010. – № 1. – С. 24.
Глобальное потепление : стихи // «Золотая строфа – 2009 : лучшее» : альманах. – Москва, 2010. – Вып. 2. – С. 23.
Прогулка : стихи // Южная звезда. – Ставрополь, 2010. – № 1. – С. 24.
Ночь в поезде… : стихи // Слово о матери : антология сибирской поэзии : в 2 т. / сост. Ю. П. Перминов. – Тобольск, 2011. – Т. 1. – С. 294.
Тонким серым дождем заштопано… : [стихи] // Иркутск. Бег времени : [сборник] : в 2 т. – Иркутск, 2011. – Т. 2 : Автографы писателей, кн. 1 : Поэзия / [сост.: В. К Забелло, В. П. Скиф]. – С. 426–431.
Иркутск : поэма // Признание. – Ангарск, 2012. – № 9. – С. 14.
За туманом : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 2. – С. 4–13.
История одного стихотворения : очерк // Белая радуга : альманах. – Ангарск, 2013. – С. 34.
Непутёвые заметы : критика // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 2. – С. 242.
Поездка на Улунтуй : рассказ // Иркутский писатель. – Иркутск, 2014. – № 1. – С. 28.
Санрейс : повесть // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 4. – С. 3.
Ристалище риторов : рассказ // Северомуйские огни. – Северомуйск (Бурятия), 2016. – № 5. – С. 53.
Отец на войне : стихи // Каменный цветок : антология стихов о войне / сост.: Е. И. Молчанова, Д. В. Тимкович. – Иркутск, 2017. – С. 104–105.
Я к счастью шёл через осенний морок… : очерк // Белая радуга : альманах Ангарск, 2017. – С. 15.
«Значит, всё неладно в королевстве…» : стихи // День литературы. – Москва, 2018. – № 11. – С. 7.
Многомерность творчества : очерк // Белая радуга : альманах. – Ангарск, 2018. – С. 60.
Ангарск: я остаюсь // Время. – Ангарск, 2019. – 30 мая (№ 39). – С. 26.
Когда деревья были маленькими : [очерк] // Ангарские ворота. – Ангарск, 2019. – № 1. – С. 22–49.
Теория правильных рассуждений : рассказ // Зелёная лампа : альманах / редактор-составитель М. Новик. – Иркутск, 2019. – С. 6.
Прочней, чем канат : стихи // Ангарские ворота. – Ангарск, 2020. – № 2. – С. 48–50.
Беседы, интервью
Открытий на всех не напасешься // Время. – Ангарск, 2013. – 2 февр. (№ 11). – С. 7.
О жизни и творчестве
Иванов, А. «Я знаю, что я гениален, но время моё не пришло» / Александр Иванов // Восточно-Сибирская правда. – Иркутск, 2003. – 4 сент. (№ 175). – С. 6.
Заметка о книге В. Дмитриевского «Вечерний этюд» (Иркутск, 2003).
Шамова, А. «Пусть назовут тебя поэтом, но ты не должен знать об этом» / Анна Шамова // Ангарские ведомости». – Ангарск, 2009. – 23 апр. (№ 15). – С. 11.
Дмитриевский Валерий Викторович // Ангарск литературный : справочник-антология. – Ангарск, 2018. – С. 102–109.
Ожогина, Н. Кости мамонта // Время. – Ангарск, 2019. – 26 дек. (№ 99). – С. 26.
Валерий Дмитриевский
***
Тонким серым дождём заштопано
леса праздничное убранство,
и дорога блестящим штопором
откупоривает пространство.
По асфальту прошикав шинами,
буду встречен, залётный странник,
протуманенными низинами
и дымком из субботних банек.
Заблудились деревни в осени,
залегли за холмом, за логом.
Мнится им, что авось они
скоро выбредут на дорогу.
Но предстанут за лугом скошенным
всё забывшие, даже адрес,
избы брошенные с окошками,
перевязанными крест-накрест.
И разъезженными просёлками
под неистовый лай собачий
вдруг на лошади неосёдланной
девятнадцатый век проскачет.
***
Здесь осень вдруг зальётся смехом,
к палатке тихо подойдя.
То снег с дождём, то дождь со снегом,
а то ни снега, ни дождя.
А там, где ты, – там всё иное,
там поезда летят, трубя.
Ни я с тобой, ни ты со мною –
ты без меня, я без тебя.
Стремлюсь к тебе, в твой город дальний,
а ты – ко мне, на свет огня.
И будет час исповедальный
и для тебя, и для меня.
И будет всё уже неважным,
и знать лишь богу одному,
о чём друг другу мы расскажем
и не расскажем никому.
***
К снегу: дым из трубы опускается круто
на поклон октябрю.
На покатом холсте золотистое утро
нарисует зарю.
Вспомню образ твой милый – и станет теплее
в бездорожном плену.
Ты прости, что тебя я совсем не жалею,
оставляю одну.
Молодая романтика, ванты и стеньги,
золотая руда…
А теперь – ремесло, а теперь это деньги,
ведь без них – никуда.
Но ты прячешь глаза, но с укором молчишь ты…
Эй вы там, на барже!
Мне не быть стариком, я останусь мальчишкой,
хоть седею уже.
Всё как было: летучие рыбы, мулатки,
солнцем бриг осиян.
Надо мною – брезентовый парус палатки,
а вокруг – океан.
***
В тёмном трюме – как в тюрьме.
Хлещут волны в уши звонко.
Это вам не на корме,
развалясь, лежать в шезлонге.
Нет ни солнца и ни звёзд.
Лишь прореженной морковкой
вдруг из сумрака неловко
выдернется крысий хвост.
Но под вечер скрипнет люк,
водопадом ветер хлынет
и сойдёт сюда мой друг –
виноват ли, неповинен.
Он воды мне принесёт,
сухарей да солонины…
Мы с ним были половины,
а теперь расклад не тот.
То ли друг он, то ли страж, –
ясный сокол, чёрный ворон…
Паутиной виснет фальшь
наших бодрых разговоров.
Он небритый и худой.
Кто ж ему теперь дороже?..
И над нашею бедой
рад плясать Весёлый Роджер.
ГДЕ ТЫ ЗАБУДЕШЬ О ПЛОХОМ
Отрывок из повести
Виток всегда считал, что Пётр лучше него разбирается и в политике, и в экономике, которые ему самому в прежние годы, в общем, и не нужны были. Собрал рюкзак, уехал на полгода – и как-то без надобности было знать, что там в мире делается. Впрочем, он слушал радио, был в курсе всех основных новостей и радовался, когда видел, вернувшись из очередного заезда, что вместо дряхлых, еле живых старцев в газетах и в телевизоре появился энергичный улыбчивый вождь, расшевеливший страну и объявивший о перестройке прежней жизни – не сказать, что невыносимой, но какой-то замороженной, без огонька – в новую, свободную и изобильную. Виток ходил по посёлку и удивлялся, почему люди не стали веселей и добрее, почему не радуются тоже, ведь у нас такие дела начались! И впервые не соглашался с Петром, который почти сразу заявил, что «меченый» до добра не доведёт.
Но потом это озоновое опьянение постепенно прошло, и Виток, признавая правоту своего друга, вместе со всеми костерил по-прежнему бодрого и словоохотливого предводителя, потому что почти на всякую покупку, даже зубной пасты и стирального порошка, надо было получать талоны в поссовете, а в продуктовом магазинчике возле конторы уныло и обречённо лежали на витрине разве что жестянки с какой-нибудь морской капустой и частиком в томате. Талоны получали и на водку – каждому совершеннолетнему на месяц полагалось две пол-литры, и поскольку взять её иным путём было негде, водка превратилась в жидкую валюту и закономерно перетекала от непьющих женщин и старушек к изнурённым трезвостью мужикам, готовым за драгоценный квиток и дров наколоть, и картошку окучить, и осуществить ещё массу полезных мероприятий. Раз в месяц все магазины в посёлке превращались в цирковые арены – у водочных отделов происходили схватки, не уступавшие по напряжённости давним чемпионатам французской борьбы с участием какого-нибудь Збышко-Цыганевича или Джона Поля Абса Второго. Борьба нередко сопровождалась акробатическими номерами, когда особо нетерпеливые пробирались к заветному прилавку по головам толпящихся или, наоборот, умудрялись прошмыгивать у них под ногами. Эти импровизированные антре часто приводили уже к кулачным боям, поэтому со временем в каждом магазинчике появилось для таких акций отдельное окошечко на улицу. Отоварившись, страждущие тут же отправлялись реализовывать своё право напиваться и быть напоенными, иногда с мстительным злорадством распевая частушку:
Как поедете в Москву,
передайте Мише:
мы как пили, так и пьём,
только чуть потише.
Когда воцарился другой вождь, как-то хитро и подло переигравший прежнего, сочинив и подписав с подельниками грамотку о ликвидации недавно могучей, а теперь раздираемой на части империи, Виток обнадёжился, но ненадолго. Вставший у руля командор обаятельно уговаривал всех немного, ну чуть-чуть, потерпеть, и всё наладится, однако в магазинах так и было пусто, а зарплату задерживали. И вот однажды поселковый народ, едва отпившись рассолом от новогоднего похмелья, увидел в магазинах новые ценники на всё, что ещё в них оставалось, и крепко удивился: цифры были намного больше, чем прежде. И почти с каждым днём они увеличивались. То были деньги, да нечего было купить, то появились товары, да купить стало не на что. Покупателей в магазинах было меньше, чем продавцов. Да и сами деньги не успевали за ценами – скоро Виток стал приходить за зарплатой, выезжая с полевых участков раз или два в год, с небольшим рюкзаком и получал в кассе десяток-полтора перевязанных шпагатом и осургученных пачек невзрачных синеньких купюрок, потому что они стоили теперь дешевле, чем бумага, на которой их печатали.
– Чего-то я тоже сомневаюсь, – сказал Виток. – А видал, Мишка-то какой стал важный? И не подступись. Михаил Алексеич, как же! Генеральный директор. Почти что генеральный секретарь… А помнишь, когда он потерялся на Буканде, мы его два дня искали? На выстрелы наши вышел, весь какой-то съёженный, взгляд как у пса побитого. Чуть не плакал: «Ребята, век не забуду»…
– Да помню.
– А сейчас и здоровается через губу. Высоко залетела пташка. Может, сойдёт с него блажь-то эта, ведь нормальным, в общем, парнем был.
– Не знаю, – ответил Пётр. – Вряд ли.
– Раньше можно было поговорить с ним по-простому, спросить, как наши перспективы, какие новости там, наверху, пошутить даже вместе. И вдруг – стоп, шлагбаум, гусь свинье не товарищ. Скоро скажет, чтобы называли его не иначе как «господин директор». Вообще, как только все перестали быть товарищами и перешли на господ, так и понеслось…
– Власть, Виток, власть. Редко кто от власти голову не теряет. Особенно если сам к ней стремился.
– Да какая у него особенная власть – человек триста подчинённых. Не вассалы же, не крепостные…
– Значит, для него достаточно, чтобы хвост распушить.
– Да и ладно. Но я вот чего не пойму – не только он, многие как-то быстро переменились. Вот жили мы вместе с ними рядом, делали одно дело, почти дружили, можно сказать. А теперь получается, что мы вроде как с одной стороны баррикад, а они с другой… Когда всё начиналось, оно ведь задумывалось для того, чтобы всем лучше стало жить, а не только некоторым, кто пошустрей оказался и урвал кусок. Зачем столько шумели на съездах, зачем эти трое ребят погибли тогда в августе, если всё так повернулось, что всякая там инфляция, безработица, наркотики, девки продажные, этот – как его? – рэкет… Они всегда были где-то там, далеко, а теперь вот и у нас. Откуда это всё повылазило? Где эти отважные, решительные люди, которые Белый дом защищали? Куда они подевались? Тоже отхватили себе куски и теперь довольны?
– Чудак ты… на одну букву, – усмехнулся Пётр. – Всё с самого начала так и было задумано. Одним – шоколадки, а другим – сухарики. А остальное – это как приложения бесплатные.
– Да ну – «задумано». Это мы сами как-то прошляпили. Начиналось-то ведь правильно, много чего менять надо было. А потом застряли, забуксовали. Только орали: «Свобода, свобода!». А свобода должна какие-то границы иметь. Иначе анархия получается. Каждый что хочет, то и творит. Вот недавно я прочитал, один такой заявил: «Что вы жалуетесь на жизнь, кричите, что кто-то хапнул, а другим не досталось? Ну вот я хапнул, и рад этому. А вы почему не хапнули?». Он представить себе не может, что большинству людей просто в голову не приходит что-то хапнуть.
– Виточек, ты мал и глуп… – Зарицкий потрепал его по рыжеватым вихрам. – Про мировое правительство слышал? Это они для всех законы устанавливают. Теперь вот и до нас добрались. Насажали своих людей везде. А мы тут ползаем, как букашки, и ни на что влиять не можем.
– Ты веришь в эту чепуху? – изумился Виток. – И кто же туда входит?
– В том-то и дело, что никто не знает. У них конспирация строжайшая. А только без них ничего в мире не решается.
– Да брось ты! Кто-то байки сочиняет, а ты всерьёз…
– Ладно, не о том сейчас надо говорить, – оборвал его Пётр. – Ты вот как дальше жить-то собираешься? Вас четверо скоро будет. Так и останешься в этой… хижине дяди Тома?
– Тесно, конечно, – согласился Виток. – Да ещё это… Лежим с Дашей и ждём, когда холодильник заработает. И всё потихонечку, потихонечку. А то вдруг Маришка не спит.
– Ну вот я и говорю, – продолжил Зарицкий. – Надо тебе заяву в разведком подать, пока он ещё существует. На расширение. Ты человек заслуженный, первооткрыватель. Видал, четыре новых дома строится?
Виток качнул головой. Он и сам понимал, что в его комнатушке дальнейшая семейная жизнь превратится в убогое существование. Одиннадцать квадратов, кухня общая, удобства на улице, соседи – бессемейные пролетарии, не наделённые нежными характерами. Одному-то ему среди них проще было, к тому же его жизнь проходила больше в горах да в тайге, где он чувствовал себя легко и независимо, растворяясь в природе и вместе с ней следуя её законам. Теперь же, хоть и тянуло иногда к прежней вольнице, но больше хотелось быть рядом с Дашей, быть отцом для Маришки, вообще чувствовать себя главой семейства. Мягкая Дашина настойчивость понемногу отучала Витка от холостяцких привычек, и он бросил курить, перестал разбрасывать везде носки и рубахи и впервые за много лет не попросился на зиму на какой-нибудь дальний участок, а сидел в конторе и рисовал карты, схемы и разрезы, вспоминая давно забытые навыки. После работы он с радостью спешил домой, срывая по пути возле чужих палисадников цветы для Даши.
– Так они все уже распределены, наверно, – мрачно сказал он. – А больше и не будут строить. Мишка же говорил – Москва деньги даёт только на поддержание штанов. Решили, что не нужна стала геология, слишком много мы всего наоткрывали. Даже диссертации на эту тему пишут.
– Ну это ерунда! – заявил Пётр. – Какая может быть экономика без геологии? К тому же золотишко-то всегда стране нужно будет. А мы скоро сами начнём россыпи разрабатывать… Но тебе обязательно надо в одну из этих новостроек заселиться. Мишка теперь, точно, на жильё вряд ли раскошелится. Себе-то дом отгрохал двухэтажный, с гаражом. Вот куда денежки ушли. А начни копать – по бумагам всё в ажуре окажется.
– Кто же будет всё переигрывать? Да и попробуй только заикнись – такой хай подымется. Не хочу.
Пётр вскочил и начал махать руками.
– Что ты филантропию разводишь? Полжизни в полях провёл, имеешь право на нормальное жильё! Не надо в благородство играть. Ты вот месторождение нашёл, а Мишка лицензию продаст каким-нибудь олигархам, думаешь, тебе что-нибудь достанется? Всё между своими поделит.
– Откуда ты знаешь?
– Интересуюсь. В конторе-то почаще, чем ты, ошиваюсь… Лицензии он сразу оформил на всё, что мог. У меня бы ума не хватило. А теперь будет торговать ими потихоньку. Там же всё схвачено.
Виток сидел молча и смотрел на сопки. Пётр сел на траву рядом.
– У нас, дорогой мой, теперь капитализм. А как нам говорили про него раньше? Там нет справедливости, там человек человеку волк. Это потом всё развернули наоборот, послушаешь – так просто райская жизнь скоро наступит… Для кого-то, может, и наступит. Для Мишки и компашки его. А для нас шиш. Так что хоть зубами, хоть когтями, но должен ты себе хату выскребать.
– Да не могу я так, пойми ты. Чем я тогда лучше Мишки буду?
Пётр ткнул его кулаком в бок.
– Я узнавал у Дваждыкентия – по квартирам только предварительное решение было. Ещё ничего не утверждали, ордеров не выписывали. Так что пиши заяву и не заморачивайся.