Балков Ким Николаевич
(1937 – 2020)
Прозаик, поэт. Член Союза писателей СССР с 1971 года, член Союза писателей России. Родился 15 сентября 1937 года в селе Большая Кудара (Кяхтинский район Бурятской АССР), граничащем с Монголией, в семье учителя.
В 1956 году поступил на историко-филологический факультет Иркутского государственного университета. Первые литературные опыты Кима Балкова состоялись именно в эту пору. Начинающий поэт читал стихи в студенческих аудиториях, на заседаниях литературного объединения, которым руководил профессор В. П. Трушкин, публиковал их в региональных газетах и заводских многотиражках. В те годы многие его студенческие друзья и знакомые были увлечены разного рода литературным творчеством, среди них А. В. Вампилов, В. Г. Распутин, С. Б. Китайский, А. Г. Румянцев, А. И. Харитонов, В. И. Зоркин, И. К. Петров, В. К. Петонов, М. Ж. Самбуев и др.
По окончании университета, в 1961 году, вернулся в Бурятию, где несколько лет работал в республиканском комитете по телевидению и радиовещанию.
Первая прозаическая публикация (рассказ «Трое в лесу») появилась в 1963 году в газете «Правда Бурятии». В 1969 году вышла в свет первая книга писателя — «На пятачке». Спустя два года, 11 октября 1971 года, К. Н. Балков был принят в Союз писателей СССР.
В 1970-е годы работал спецкором Улан-Удэнской студии телевидения на строительстве БАМа. В конце 1980-х годов переехал в Иркутск, где и живет в настоящее время.
У таланта Кима Балкова особые корни – его дедушка был улигершином. В каждом народе сказитель почитался особо, его слушали со вниманием, наслаждаясь красотой и силой народного эпоса, который он исполнял, передавая из глубины веков сохраненную память о великих подвигах национальных героев, мечтах и легендах своего народа. Над своими произведениями писатель работает в лучших традициях улигершина.
К. Н. Балкова всегда волновали не только проблемы современности, большая человеческая правда, но и интересовали яркие исторические судьбы, прошлое нашей страны. Только за два последних десятилетия им написаны книги о временах киевского князя Владимира, походах киевского князя Святослава, строительстве Кругобайкальской железной дороги и событиях русско-японской войны, Гражданской войны и др. Первым в России он написал роман о Будде. В. Г. Распутин отметил, что «такую замечательную книгу мог написать только человек, в котором течет восточная кровь». Э. Ф. Володин назвал К. Н. Балкова «одним из лучших наших стилистов».[1]
К. Н. Балков удостоен почетного звания «Заслуженный работник культуры Бурятской АССР» (1984). Его творческая и общественная работа отмечена различными медалями, почетными знаками и грамотами. Он лауреат Большой литературной премии Союза писателей России (2000), Государственной премии Республики Бурятия в области литературы и искусства (1987), литературной премии Иркутского областного фонда развития культуры и искусства (1995), а также ряда литературных журналов; победитель международного конкурса «Новая русская книга» (2001). Действительный член Петровской академии наук и искусств. К тому же среди наград писателя медаль «За доблестный труд» (1970), медаль «За строительство Байкало-Амурской магистрали» (1988), Почетная грамота Законодательного Собрания Иркутской области.
В 2017 году К. Н. Балкову вручена Всероссийская общественная награда — Золотая медаль «Василий Шукшин» — за большой вклад в развитие литературы и сохранение русского языка.
Скончался 28 сентября 2020 г. в Иркутске.
Отдельные издания
За Русью Русь : роман-рапсодия. – Иркутск : Сибирь, 2000. – 324 с.
Берег времени : роман. – Иркутск : Редакция газеты «Родная земля», 2002. – 382 с.
За Русью Русь : роман, повесть. – Иркутск : Земля, 2003. – 413 с. – Содерж.: За Русью Русь : роман ; Души живая память : повесть.
Струны памяти : роман, рассказы. – Иркутск : Земля, 2003. – 446 с.
Байкал – море священное : роман. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2004. – 319 с.
Иду на Вы… : роман, рассказы. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2005. – 429 с.
Будда : роман. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2006. – 318 с.
Идущие во тьму ; От руки брата своего : романы. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2006. – 573 с.
Горящие сосны ; Проклятие Баальбека : степная поэма ; Улигеры одного года : повести. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2007. – 415 с. – Соавт.: Юрий Балков.
Звезды Подлеморья : рассказы. – Иркутск : Редакция газеты «Родная Земля», 2008. – 432 с.
Куда подевалось небо : рассказы. – Иркутск : Форвард, 2012. – 447 с.
Серебряная коновязь : повести и рассказы. – Иркутск : [б. и.], 2017 (Тип. «Репроцентр А1»). – 649 с.
Романы, повести и рассказы. – Улан-Удэ : [б. и.], 2018. – 640 с. : ил. – (Поэзия и проза Бурятии, Иркутской области, Забайкальского края : в 10 т. ; т. 1).
Байкал – море священное : роман. – М. : Вече, 2020. – 368 с. – (Сибириада).
Публикации в коллективных сборниках и периодических изданиях
За Русью Русь : роман-рапсодия // Сибирь. – Иркутск, 2000. – № 6. – С. 3–47.
Белая бурятка // «…ici, pres de la terre…» = «…здесь, пред землей…» : nouvelles contemporaines de Siberie orientale. – Thonon-les-Bains (France), 2001. – P. 158–199. – (Petite Bibliotheque Russe). –Языки: русский, французский.
За Русью Русь : роман-рапсодия // Москва. – 2001. – № 4. – С. 3–46.
На земле баргузинской // Родная земля. – Иркутск, 2001. – 5 окт. (№ 37). – С. 9–11 ; 15 окт. (№ 38). – С. 6.
Дерево Серафима : рассказ // Родная земля. – Иркутск, 2002. – 30 сент. (№ 36). – С. 11, 12.
Берег времени : роман // Новая книга России. – Москва , 2002. – № 10. – С. 53–57.
А поезда идут куда-то : рассказ // Антология иркутского рассказа. ХХ век / [сост.: С. Б. Китайский, В. А. Семенова]. – Иркутск, 2003. – С. 462–472.
Берег времени : гл. из романа // Сибирь. – Иркутск, 2003. – № 1. – С. 63–105.
Матадур : рассказ // Сибирячок. – 2003. – № 2. – C. 34–39.
Обретение надежды // Родная земля. – Иркутск, 2003. – 1 дек. (№ 45). – С. 2.
Берег времени // Москва. – 2004. – № 2. – С. 11–57 ; № 3. – С. 6–74 ; № 4. – С. 123–162.
Не факт, что… : рассказ // Завтра. – Москва, 2005. – 5 июля (№ 7). – С. 6.
Федос Бесфамильный ; Солдат и солдатка : [рассказы] // Москва. – 2006. – № 2. – С. 154–170.
Горящие сосны : гл. из романа // Сибирь. – Иркутск, 2007. – № 5. – С. 68–96.
Поселье : байкальские сюжеты // Сибирские огни. – Новосибирск, 2007. – № 9. – С. 5–29.
Байкал – море священное : роман // Антология бурятского романа : в 10 т. / [ред.-сост. Б. А. Гармажапов]. – Улан-Удэ, 2008. – Т. 8. – С. 3–260.
Вдовьи хлопоты : рассказы // Сибирь. – Иркутск, 2008. – № 5. – С. 58–69.
Мир идущему : рассказ // Родная земля. – Иркутск, 2008. – 22 сент. (№ 25). – С. 12–13.
Наваждение ; Видит Бог – доплыву ; Белая капель : рассказы // Москва. – 2008. – № 9. – С. 120–139.
Не поспешай, брат : рассказ // Родная земля. – Иркутск, 2009. – № 3/4 (май). – С. 12–14.
Ветролом : рассказы / К. Балков // Сибирь : журнал писателей России. – 2010. – № 3. – С. 85–102.
Казачья справа ; Акинфий : рассказы // Роман-журнал XXI век. – 2010. – № 8. – С. 96–101.
Мир идущему : рассказы // Москва. – 2010. – № 11. – С. 136–157. – Содерж.: Не от мира сего ; Агапка и Колян ; Мир идущему.
Небесный хворост ; Ведьмин внук ; Казачья справа : рассказы // Слово Забайкалья. – Чита, 2010. – № 3. – С. 191–202.
Сладкая паутина ; Ветролом : рассказы // Сибирь. – Иркутск, 2010. – № 3. – С. 85–102.
На льдине : [рассказ] // Родная земля. – Иркутск, 2011. – № 1–2. – С. 12–14.
То же // Сибирь. – Иркутск, 2012. – № 1. – С. 41–53.
Небесный хворост : рассказы // Москва. – 2012. – № 9. – С. 85–108. – Содерж.: Золотое облако ; Небесный хворост.
Балалайка : рассказ // Сибирские огни. – Новосибирск, 2013. – № 3. – С. 38–50.
С чистой страницы : рассказы // Москва. – 2013. – № 12. – С. 44–59. – Содерж.: Страх ; С чистой страницы.
Ямщик, не гони лошадей : рассказы // Сибирь. – Иркутск, 2017. – № 3. – С. 114–137.
Будда ; От руки брата своего : романы // Самородки Забайкалья : в 10 т. / [ред.-сост. Б. Ж. Тумунов]. – Агинское (Читинская обл.), 2010. – Т. 5. – С. 5–424.
А дедушке Шулуну скажу… : рассказ // Антология литературы Бурятии XX – начала XXI века : [в 3 т.] / [сост. Б. С. Дугаров]. – Улан-Удэ, 2011. – Т. 2 : Проза / [сост. Г. Ц. Бадуева, В. В. Башкеева]. – С. 331–340.
Дима чокнутый : рассказ // Иркутск. Бег времени : [сборник] : в 2 т. – Иркутск, 2011. – Т. 2 : Автографы писателей, кн. 2 : Проза / [сост.: А. К. Лаптев, В. А. Семёнова]. – С. 177–183.
Не от мира сего ; Агапка и Колян ; Мир идушему : рассказы // Москва. – 2011. — № 11. — С. 136–157.
Небесный хворост : рассказ // Дальний Восток. – Хабаровск, 2011. – № 3. – С. 24–31.
Серебряный изюбр : рассказ // Роман-журнал XXI век. – 2011. – № 4. – С. 58–61.
Байкал – море священное : роман // Таежная, озерная, степная : произведения бурятских ученых и писателей : в 15 т. / [авт. проекта и сост. Б. Ж. Тумунов]. – Улан-Удэ, 2012. – Т. 8. – С. 597–809.
На льдине : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2012. – № 1. – С. 43–53.
Небесный хворост ; Золотое облако : рассказы // Москва. – 2012. – № 9. – С. 85–108.
Исповедь : рассказ // Веси. – Екатеринбург, 2013. – № 1. – С. 83–98.
На отшибе ; Исповедь : рассказы // Иркутский писатель. – 2013. – № 1. – С. 24–44.
С чистой страницы : рассказы // Москва. – 2013. – № 12. – С. 44–59. – Содерж.: Страх ; С чистой страницы.
Серебряная коновязь : повесть // Слово Забайкалья. – Чита, 2013. – № 4 ; 2014. – № 1 – С. 103–110.
Тропа отчуждения : рассказ // Наш современник. – 2014. – № 9. – С. 51–59.
Душевная смута : рассказ // Наш современник. – 2015. – № 9. – С. 7–15.
Подкова : рассказ // Сибирячок. – Иркутск, 2016. – № 5. – С. 2–3.
Небесный гребень : повесть // Байкал. – Улан-Удэ, 2017. – № 2. – 3–35.
Непутевый : рассказ // Наш современник. – 2017. – № 12. – С. 13–20.
«Ямщик, не гони лошадей…». Тоня и Тоша : рассказы // Сибирь. – Иркутск. — 2017. – № 3. – С. 114–137.
Фельдшер и пастух : рассказ // Наш современник. – 2018. – № 9. – С. 153–161.
Дед – сто лет : рассказ // Ангарские ворота. – Ангарск. – 2020. — №2 (3). – С. 8-16
Беседы, интервью
Трагедия уходящей культуры / записала О. Соболева // Иркутск. – 2002. – 4 марта. – С. 11.
Писать, как дышать / записала Т. Ясникова // Родная земля. – Иркутск, 2003. – 28 июля. – С. 12.
О жизни и творчестве
Машкин, Г. Из глубины веков Руси великой / Геннадий Машкин // Сибирь. – Иркутск, 2001. – № 4. – С. 212–214.
Видаков, С. Прозревающий в душе / Сергей Видаков // Культура: Вести. Проблемы. Судьбы. – Иркутск, 2002. – № 5 (сент.). – С. 5, 7.
Мальцев, С. Новая высота Кима Балкова // Родная земля. – Иркутск, 2003. – 30 июня (№ 25). – С. 1.
Протасова, Л. Разговор на тихом берегу // Родная земля. – Иркутск, 2003. – 29 марта (№ 12/13). – С. 11.
Румянцев, А. Г. Твой дом, как ты, с душою нараспашку… // Лицом к свету / Андрей Румянцев. – Иркутск, 2003. – С. 68.
Соболева, О. «За Русью – Русь» – лучший роман России // Иркутск. – 2003. – 17 янв. (№ 1). – С. 8.
Ясникова, Т. В. Над берегом романа ясное небо : [о романе «Берег времени»] // Сибирские огни. – Новосибирск, 2003. – № 11. – С. 217–220.
То же // Сибирь. – 2003. – № 3. – С. 194–196.
Кириллова, Е. «Художник создает собственную реальность» : о романе «За Русью Русь» // Родная земля. – Иркутск, 2005. – 14 марта (№ 10). – С. 16.
Зоркин, В. И. Перечитывая книги Кима Балкова // Родная земля. – Иркутск, 2007. – 17 сент. (№ 29). – С. 1, 3.
Мустафина, Н. Рапсодии писателя Балкова // Аргументы и факты. – 2007. – 5–11 сент. (№ 36). – Прил.: Аргументы и факты в Восточной Сибири (Иркутск). – С. 3.
Румянцев, А. Г. Река жизни // Вост.-Сиб. правда. – Иркутск, 2007. – 13 сент. (№ 175). – С. 2.
Балкова, Е. К. Балков Ким Николаевич : 75 лет со дня рождения // Приангарье: годы, события, люди : календарь знаменат. и памят. дат Иркут. обл. на 2012 г. / Иркут. обл. гос. универс. науч. б-ка им. И. И. Молчанова-Сибирского. – Иркутск, 2011. – Вып. 45. – С. 130–134. – Библиогр. в конце ст.
Грязнова, О. Б. Роль притчи в «иноэтнокультурном» тексте произведений К. Н. Балкова // Литературный текст XX века: проблемы поэтики : материалы IV междунар. науч.-практ. конф., Челябинск, 14–16 марта 2011 г. – Челябинск, 2011. – С. 103–106.
Корбут, С. Тропа к истине // Вост.-Сиб. правда. – Иркутск, 2012. – 11 сент. (№ 103). – 11 сент. – С. 7.
Бадуева, Г. Ц. Реализация концепта родная земля в художественном пространстве прозы К. Балкова // Вестн. Бурят. гос. ун-та. Сер.: Язык. Литература. Культура. – 2013. – № 1. – С. 135–141.
О книгах : [рецензии] // Сибирские огни. – Новосибирск, 2013. – № 2. – С. 189–190. – Рец. на кн.: Балков К. Н. Куда подевалось небо. – Иркутск, 2012.
Бадуева, Г. Ц. Духовный кризис современника в прозе В. Шукшина и К. Балкова // Вестн. Бурят. гос. ун-та. Сер.: Филология. – Улан-Удэ, 2015. – Вып. 10 (1). – С. 20–24.
Бадуева, Г. Ц. Образ Сибири в прозе В. Распутина и К. Балкова // Творческая личность Валентина Распутина: живопись – чувство – мысль – воображение – откровение : сб. науч. тр. / Иркут. гос. ун-т ; ред. И. И. Плеханова. – Иркутск, 2015. – С. 186–191. – Библиогр.: с. 191.
Бадуева, Г. Ц. Художественный образ Байкала в прозе В. Распутина и К. Балкова // Русская литература XX–XXI веков как единый процесс : (проблемы теории и методологии изучения) : V Междунар. науч. конф., Москва, 8–9 дек. 2016 г. – Москва, 2016. – С. 87–90.
Бадуева, Г. Ц. История России в прозе К. Балкова // Педагогический имидж. –Иркутск, 2017. – № 1. – С. 47–54.
Бадуева, Г. Ц. Ким Балков : литературная биография / Г. Ц. Бадуева. — Улан-Удэ : Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2017. – 118, [1] с., [2] вкл. л. фот. – (Писатели Бурятии). – Библиогр.: с. 78–113 и в подстроч. примеч.
Грязнова, О. Мир писателя Кима Балкова / Оксана Грязнова // Сибирь. – Иркутск, 2017. – № 3. – С. 162–168.
Трифонова, Е. Ким Балков: «Писатель рождается из душевной боли» / Елена Трифонова // Вост.-Сиб. правда. – Иркутск, 2017. – 26 сент. – 2 окт. (№ 39). – С. 22–23
Ясникова, Т. Проза, полная думы сердечной… / Татьяна Ясникова // Мои года. – Иркутск, 2017. – 15 сент. (№ 37). – С. 8, 20.
Тендитник, Н. Родовое имя писателя : о творчестве К. Балкова // Ликуя и скорбя : статьи, рецензии, публ. – Иркутск : [б.и.], 2017 (Тип. «Репроцентр А1») – С. 126-132.
Ким Балков
«ЯМЩИК, НЕ ГОНИ ЛОШАДЕЙ…»
Рассказ
Я стоял у окошка и со странным чувством робости, а вместе и смущения разглядывал ныне пустующий, по крайней мере, так мне показалось (на окнах отсутствовали занавески, а кое-где были выбиты стекла), четырехэтажный дом, соседствующий с кардиологической больницей, куда меня привезли после очередного инфаркта. Не знаю, откуда пошло это чувство, что сделалось тому причиной. Я многого нынче про себя не знаю, в какой-то момент все, что было в моей жизни, как и сама она, грешная и путаная, ломающая в душе, раздробилось, рассыпалось, подобно карточному домику, а в другой раз собрать его некому. Я вроде бы еще живу, но теперь уже какой-то иной, как если бы не до конца принадлежащей мне жизнью. И в ней я не всегда властен над собой, мне порой кажется, что я и вовсе утратил власть над своими мыслями, и все, что я нынче, облачась в больничные одежки, делаю, я делаю не потому, что так мне хочется, а потому, что это надо кому-то еще, может статься, существу более сильному, чем я сам, чему-то бесформенному, едва различимому, пребывающему в духе. Иной раз мнится, будто-де сей дух кружит над моей головой, и тогда я напрягаюсь, начисто отключаюсь от того, что теперь окружает меня, порой и соседа своего по больничной палате не вижу, хотя он стоит рядом со мной и вроде бы о чем-то спрашивает. Я не слышу его, не слышу и того, что исходит из души моей, нынче до предела ужатой, сделавшейся чуть ли не прозрачной и потесненной какими-то чудными, порой вялыми, а порой отчаянными желаньями, явно пришедшими ко мне со стороны. Конечно ж, отчаянными, какими ж еще-то, коль скоро норовят, впрочем, с моего согласия утянуть меня в свои слабо мерцающие промеж неближних звезд просторные дали, где нет ни тепла, ни света, а только что-то ледяно искрящееся, чуждое теплой небесной глади, которая осталась где-то позади. Странно, у меня столько с нею связано, а я уж не всегда про нее и помню.
Я не знаю, долго ли продолжалась эта моя гонка невесть за чем, ведь нельзя же назвать те дали свычным для слуха именем иль хотя бы прозвищем, обыкновенные слова, рождаемые нынче в моей голове, бессильны, хоть ты тресни, ничего путного не сыщешь. Вроде и есть что-то, с чем я иной раз общаюсь, пытаюсь понять в нем, бесформенном, а толку-то?.. Вот и нынче это нечто, на мгновение-другое подойдя ко мне и привычно обдав холодным дыханием, пропало в сумеречной неблизи, прибавив в душе смуты. И я с еще большей настырностью стал разглядывать соседствующий с моей больницей дом, пока не вспомнил: жена говорила, что прежде в нем было родильное отделение, тут она, еще будучи студенткой госуниверситета, родила сына. Он был хорошим парнем, как мне теперь думается. И, когда подрос, по своей воле пошел в армию, а уж после службы, работая где ни попадя, а чаще на каких-то маленьких, на ладан дышащих заводиках и фабричках то слесарем, то сборщиком разного рода металлоконструкций, окончил тот же университет, что и мы с женой. Возмужал и окреп духовно, и у него появились друзья. И я решил, что у сына все наладилось, и та подлая жизнь, которая вламывается в наши дома, обошла его стороной. Но не тут-то было. Эта жизнь оказалась подлей, чем я думал о ней. Доконала-таки она и его. Он вдруг утратил интерес ко всему, что прежде глянулось, и лицо у него осунулось, и в глазах появилась тоска. Та самая, лютая, от которой не уйдешь просто так, по первому зову чего-то иного, хотя бы и от Божьего света отколовшегося. Коль скоро она зацепила кого-то, то уж не отстанет. Я пару-другую раз пытался поговорить с ним, но он смотрел на меня так скорбно и устало, вроде бы даже с участием ко мне, потому как не пойму в нем, и я отступил от своего намеренья. А потом я попал в больницу, когда же меня выписали, жена сказала щемяще тоскливо, как если бы по кровинке выплескивая боль из своего сердца, что сын умер. «Наш сын умер…» А дочь, у меня есть дочь, дивное существо, с малых лет без чьей-либо подсказки со стороны потянувшееся к Богу и с тех пор ни разу не поменявшее в душе своей, от всего ж прочего как бы и вовсе отвернувшееся, сказала тихонько дрогнувшим голосом:
— Ты был слаб, и мы побоялись за тебя и не сказали тогда о смерти моего брата. Ты уж прости нас…
Я стоял и смотрел в окошко все с тем же чувством робости и смущения, к которому, впрочем, примешалось еще что-то, может статься, и по сей день не покинувшее меня горестное недоумение, когда узнал о смерти сына. Я смотрел в окошко и думал: «Отчего же так?.. Сын ушел из жизни, а я, старик, живу. Где же тут справедливость? И надо ли искать ее в том, что нам отпущено свыше?.. Сказал бы, нет, не надо. И сказал бы неправду. И так считаю не только я. Ну и что из того?.. Иль смута, рождаемая в людских сердцах, не одного корня, и не требует для своего удовлетворения от каждого живущего на земле что-то свое, особенное?..»
Вздохнул, а потом попытался в который уж раз за последнее время сыскать в душе такое, что приуменьшило бы сердечную боль. Но так ничего и не сыскал. В голову лезло невесть что, а только не то, что надобно было бы мне теперь. Да и где, в каком краю можно отыскать нечто, способное отодвинуть душевную боль? Иль есть такой край на земле? Впрочем, может и есть, только не для меня, впавшего в отчаяние, которому не видно конца. Пробормотал вяло: «Вот и верь после всего случившегося со мной святым книгам, призывающим не впадать в отчаяние. Да как же этого добиться-то, Господи?.. А может, и ты не знаешь как?..» Вздохнул: «Надо ж, и я договорился Бог весть до чего…» Вот что значит, когда в затылке покалывает, а в голове совершается кружение, и ты боишься сдвинуться с места, и напряжение, которое живет в тебе нынче, усиливается. Как тут оторваться от окошка и отвести глаза от дома, что так заинтересовал меня еще в ту пору, когда я ничего не знал про него, но чувствовал с ним какую-то чуть ли не родственную связь. Это неправда, что люди лишь промеж собой роднятся. Бывает и по-другому. Я, к примеру, уж давно ощущаю сердечную, сродни братней, привязанность к священному сибирскому морю. И чувствую себя не в своей тарелке, коль скоро подолгу пребываю в разлуке с ним. Потому-то, едва сойдя с электрички, поспешаю на иссадненные каменьями, то и дело упадающими с гольца, зернистые желтые берега, а потом долго сижу, опустив ноги в прохладную воду, и чувствую, как на сердце делается все ровней и то, что прежде расталкивало, замутняло в нем, мало-помалу отодвигается, но нередко и вовсе исчезает.
Соседу по больничной палате что-то потребовалось, и он стал все настырней подталкивать меня в спину и даже попытался отодвинуть от окошка. Чудной у меня сосед-то, ему вроде бы уже за шестьдесят, а порой ведет себя совсем как пацан, вдруг пристанет: «А скажи-ка, брат, сколько ножек у сороконожки?..» Ну, скажешь, что сорок, он посмотрит на тебя как на очумелого, а потом хмыкнет под нос:
— А ты зря веришь каждому слову. Небось всяк на земле с малолетства обучен врать-то. Врут и дворники, и министры. Все поголовно.
И не дай Бог возразить ему, замучает своими россказнями. Ему, судя по всему, глянется выискивать в людях чаще, с его точки зрения, непотребное, а потом сказывать про это едва ль не с восторгом. Вот и ко мне он, видать, долго присматривался…
Есть у меня такая привычка: коль скоро мне грустно, я закрываюсь в себе и нередко напеваю что-либо под нос, чаще: «Ямщик не гони лошадей…» Уж больно эта песня подходит под мое теперешнее душевное состояние. Нет-нет да и вспомнится, что отмотал я свое на земле, «вот тебе и край…» И ничего уж не светит впереди. Пора бы складывать манатки. Однако иной раз страсть как не хочется. И я говорю себе: «Не поспешай, брат. Успеется еще». Тогда на ум и приходит та песня.
Сосед, видать, уж не раз слышал эти слова из моих уст и однажды спросил с усмешкою на круглом дряблом лице:
— А кроме этой песни, ты чего-то ишо помнишь?..
Я пожал плечами и не ответил.
— Ну, чего тебе?.. — нынче обернувшись к соседу, спросил я с досадой. Он посмотрел мне в глаза и, видать, углядел что-то, отчего тут же вроде бы даже ростом сделался поменьше и, сутулясь пуще прежнего и пуще прежнего припадая на левую ногу, поврежденную в трамвайной давке, поплелся к двери. Я облегченно вздохнул и оборотился к окошку, тут-то и увидал, как роддом, теперь я по-другому и не называл четырехэтажное, серое от толстого слоя пыли cтроение, стронулся с места и, покачиваясь из стороны в сторону, начал медленно скатываться с темно-рыжего, наверное, от той же пыли, от чего бы еще-то, косорылого пригорка к широкой искряно-синей реке, которая протекала внизу, по-сибирски своенравная, привыкшая с уважением относиться к себе, чему не помешали даже высоченные чужеродные плотины, поменявшие в ее первоначальном облике.
Я зачарованно смотрел на роддом, слышал, как он скрипел всеми своими связями, и не знал, как быть. Наверно, надо бы кому-то сказать про это. Но кому скажешь-то?.. Соседу, что с утра до ночи, сорвав бинты, разглядывает свою ногу? Да он и с места не сойдет, хотя бы и небо вдруг упало на землю. А больше рядом со мной никого нету. И врача нету. Нынче суббота, и мы, больные, предоставлены самим себе: делай, что хочешь, только не пей горькую в палате, не то живо отправят домой. А домой не хочется…
Впрочем, при большом желании я мог бы сыскать и среди болящих людей неравнодушных, кому не по боку моя тревога. Но, пока я думал об этом, больница, где я пребывал, тоже стронулась с места и потянулась следом за роддомом. Так они и двигались, едва не задевая друг друга, спокойно, вроде бы никуда не поспешая, и можно было подумать, что проделывает это не впервые. Ничего себе!.. А куда же деваются люди из домов? Неужто их всех надо искать теперь на дне реки?..
Я покрутил головой, норовя отогнать дурные мысли. Но это не удалось, как не удалось определиться во времени, в котором нынче пребываю. Со мной нередко случается такое, и я не всегда могу сказать, в какую пору живу, и все, что происходит, теперь ли происходит, иль было давно, и кто я есть, принадлежу ли сегодняшнему, а может, тому, другому, сокрытому во мраке? Про это, думаю, догадывается моя жена. Но молчит. И ладно, что так. Было б хуже, если бы она приставала ко мне со своей догадкой.
Я вспомнил о жене и, напутав во времени, подумал, что она лежит теперь в больнице с сыном. У меня заныло на сердце: как же так, родные мои там в большой опасности, а я нахожусь вроде бы недалеко от них, но ничем не могу помочь им. Впрочем, кто сказал, что не могу?.. Просто надо поднапрячься и, не обращая внимания на тупую боль в коленях, постараться дойти, опираясь на палку, до конца длинного, сумеречного коридора, какие почему-то чаще всего бывают в больницах, после чего осторожно, держась за перильца, спуститься с высокого крыльца. А там уж рукой подать до того дома.
Я так и сделал. И скоро оказался в палате, где лежала жена с новорожденным.
Она увидела меня и спросила с испугом в голосе:
— Ты как тут оказался?.. Зачем?.. Завтра меня с сыном выписывают.
Вздохнула:
— Ты как всегда поторопился.
Я не сразу вспомнил, что подвигало меня прийти в роддом. А когда вспомнил, заговорил про напасть, которая угрожает нам, и попытался убедить жену довериться мне. Она выслушала, и на лице у нее я не заметил и малого волнения. Это расстроило. И я усиленно стал искать в памяти те слова, которые убедили бы жену. И в конце концов, кажется, нашел и уж набрал в грудь побольше воздуха, чтоб произнести их. И не успел. Жена протянула мне белокудрого, круглолицего мальчонку, завернутого в одеяльца, а помешкав и как бы даже удивляясь моей неумелости, хотя удивляться тут было нечему, сказала негромко:
— Ты поаккуратней с первенцем-то. Не тискай. А не то у него разболится голова.
Я ощутил тепло от живого комочка и разом запамятовал про свое намеренье, а сердце забилось сильно-сильно. Я испугался, как бы не выскочило из груди. Что я без сердца-то? Небось и ребенка не удержу на руках. Только подумал про это, как все окрест поменялось, и я уж не видел жену, и не было ничего, что сказало бы про мою встречу с прошлым. Впрочем, уж позже я понял, что-то все-таки осталось. Может, сыновий дух? Им, казалось, был пропитан воздух в палате, и от рук моих, ныне ничем не занятых, пустых и заметно охолодавших, тоже исходил этот дух. У меня помутилось в голове, и я уж вовсе не принадлежал себе и тому времени, откуда нынче вышел, теперь я был где-то далеко в небесном пространстве рядом с большими и малыми тенями, те тени кружили подле меня, изредка касаясь моего лица невидимыми крыльями. Это были удивительные прикосновения, после них я ощущал себя не чужим в небесном пространстве, казалось, тени с удовольствием приняли бы меня, когда б истек срок моего пребывания на земле. Но тот срок еще не истек. Знать, для чего-то я потребен земной жизни, которая, грешен, порой делалась такой постылой, что я готов был бежать от нее хоть на край света. И, может, убежал бы, когда б знал, где тот край.
Чаще всего подле меня оказывалась тень, как если бы сходная с обликом моего сына. Ее прикосновения к лицу были особенно трогательны и вызывали во мне желание и вовсе не расставаться с нею, хотя я и понимал, что это невозможно.
— Нынче я был в палате, где ты родился, и видел тебя, совсем еще крохотного, и твою маму, тогда и вовсе молоденькую. И мне было хорошо с вами и не хотелось никуда уходить. Но потом вы исчезли, и так неожиданно, что я не успел ничего сказать. Вы куда-то торопились?
— Да нет. Просто нужно было развеять твое беспокойство, и мы, по совету моего ангела, растворились в пространстве. Если бы этого не сделали, ты мог бы так и остаться в той палате, — сказала тень сына, а сказав, заколыхалась, точно бы подталкиваемая хлесткими порывами ветра. Но окрест стояла гулкая тишина, а легкие перистые облака, что заволакивали солнце, были и в малости не колеблемы.
— А тут не дуют ветры, — выдохнула из себя тень сына. — Тут во всякую пору нестрагиваемо даже в малости.
Я уловил легкую досаду в сыновьем голосе и заволновался. Помнилось, ему захотелось увидеть что-то еще, помимо постоянной нестрагиваемости в пространстве, что-то превносящее новину в его теперешнее существование в духе. А это могло не понравиться кому-либо. И я сказал дрогнувшим голосом:
— Ты нынче принадлежишь другому миру, и надо следовать тому, что отпущено людям, поменявшим форму. И не искать чего-то другого.
Казенно как-то получилось, скучно, и мне сделалось совестно за те слова, что были произнесены мною, и я бы извинился за них пред тенью сына, но та вдруг исчезла, оставив меня одного посреди огромного неподвижного пространства.
Я попервости растерялся, но потом взял себя в руки. Все ж за долгие годы жизни на земле я научился быть ровнее в своих чувствах, не выпячивал их, не впадал в крайности, губительные не только для души, а и для ближнего окружения, хотя бы и для березки, что выросла подле моего байкальского домика, сияюще светлая, как если бы вся устремленная к небу. Порой я подходил к ней в расстроенных чувствах, и тогда она, словно бы угадав во мне, старалась подсобить избавиться от напастей, что без спросу пролезли в мой огород и теперь упрямо не желали уходить. Березка начинала пошевеливать ветвями, пошумливать, хотя даже и малым ветерком привычно не тянуло снизу, где протекал боёвый, горластый ручей и откуда чаще всего накатывал буйный верховик. Березка что-то успокаивающе нашептывала мне на ухо, и я оглаживал ее, и кончиками пальцев чувствовал легкое дрожание, исходящее от нее. Было жаль деревце, которое тоже не обретет покоя, и я говорил про эту свою жалость, а еще про то, что так и не обучился держать удар, и всякая, порой даже малая неприятность могла поломать во мне. Березка, я чувствовал, со вниманием выслушивала все, о чем я говорил, а потом и вовсе расшевеленная в своем древесном естестве как бы начисто утрачивала осторожность и принималась пуще прежнего раскачивать ветвями, хотя по-прежнему было тихо, ветром и не пахло. И можно было подумать, что она использовала ту родовую силу, что искони жила в ней и к которой обращалась лишь в крайнем случае. Неужто теперь приспел такой случай?..
Да, мне делалось неловко, и я упорно искал оправдания своей откровенно явленной слабости, что заставила обратиться за помощью к еще неокрепшей березке, не обретшей уверенности, что так приметна в старых деревах. И мысленно просил у березки прощения за то, что нечаянно, по собственной глупости потревожил сущее в ней, отчего она теперь долго не придет в себя. Уж я-то, привыкши наблюдать за нею, знал про это. Надо сказать, прежде я много о чем знал и не только о деревах, но и о птицах, о малом зверье, которое нередко выходило из лесу и подолгу шарилось подле моего крыльца, порой и вовсе не обращая на меня внимания. Должно быть, привыкли к хозяину, знали, что, если теперь он стронется с места, то лишь для того, чтоб зайти в избу и вынести хлеба ли ломоток, козьего ль молока в миске.
Наверное, так и было, и меня это устраивало, как и моих гостей. Промеж нас завязалось нечто, хотя бы и отдаленно напоминающее дружбу. И, когда зверушки подолгу не приходили, мне становилось скучно. И тогда я, хотя бы и в лютую, дивно снежную зиму с яростно гудящими ветрами, сталкивающими с тропы даже большого сильного зверя, вытаскивал из кладовки широкие охотничьи лыжи, обшитые камусом, в свое время подаренные мне здешним егерем, и становился на них и шел в ближнюю тайгу. В дальнюю-то я и раньше не ходил, чего бы я там потерял-то, коль скоро и тут всего хватало, а уж малого зверья, с кем давненько завел дружбу, и подавно.
Всякий раз я успевал пройти по зверьей тропе, а то и целиком, по затверделому снежному насту, верст пять, не больше, как встречь мне непременно выкатывался кто-либо, хотя бы тот же бурундучок иль бельчонок. Они подходили на широких, легко скользящих по снегу лапках, которые почище лыж будут, успевай только держать разбег, забегали мне за спину, заглядывали в лицо покраснелыми кругляшах глаз, как если бы сгорали от нетерпения, дожидаясь, когда я скину рюкзак наземь и развяжу тесемки… А дождавшись и чем ни то угостившись, долго не уходили от дерева, под кроной которого я сыскивал место, чтоб перевести дух. Когда ж дыхание во мне делалось ровнее, я говорил малому зверью про то, что негоже забывать старых друзей и надобно хотя бы изредка заглядывать на огонек. Не знаю, понимали они меня, нет ли, думаю, кое-что передавалось и им, озорно и весело глядящим на мир. А не то почему бы после моих странствий по ближней тайге на другой ли день, через день ли, на моем подворье можно было увидеть следы пребывания тут малых таежных зверушек, а потом и их самих.
Утром ко мне в больницу пришли жена с дочкою. И были они сильно взволнованы и долго не могли найти себе места в тесной палате. От них я узнал, что ночью у меня был сильный жар. Надо сказать, я и теперь чувствовал слабость в теле, не доставало даже сил оторвать голову от подушки. А ведь день назад вроде бы все во мне пришло в норму, и лечащий врач был доволен мною. Но да чего только не случается со мной в последнее время. Годы-то уж не те…
Я смотрел на дорогих моему сердцу людей, но теперь уже с нетерпением: «Ну, ладно, был у меня жар… А дальше-то что?..» Из путаных слов жены, облитых болью, понял, что я умудрился в донельзя разобранном физическом и душевном состоянии, когда и березки не отличишь от осины, а небо вдруг помнится так низко зависшим над головой, что, кажется, можно дотянуться до него рукой; когда б мог поднять ее, то и сделал бы так, а только слабость такая, что и не пошевелишь ею, висит как плеть; ну, так вот, в таком-то состоянии я умудрился выйти на улицу. И лежал я на сырой земле промеж двух домов и пристально, не мигая, смотрел в небо, и можно было подумать, что я уже отошел в другой мир. Медбратья, по утрянке вышедшие на крыльцо покурить, увидали меня и попервости так и подумали. Но, когда я слегка пошевелился, сделались расторопны, дали мне капель, а потом поставили на ноги и, поддерживая с двух сторон, отвели в больницу. И я еще неделю пролежал в палате. А теперь я дома, и солнце светит в окошко, по-осеннему скуповатое на тепло. Да и ладно, что так-то. Могло быть и хуже.
2017 г.