Донских Александр Сергеевич
Прозаик, член Союза писателей России с 2004 года.
Родился в 1959 году в Красноярском крае в селе Малая Хета на полуострове Таймыр. Детство и отрочество прошли в Прибайкалье в посёлках на реках Ангара, Китой и Белая. В 1971 году семья переехала в Ангарск, где Александр окончил школу. С 1978 по 1980 годы служил в военно-воздушных силах в Хабаровске в должности начальника радиорелейной станции. Там же в 1979 году начался его литературный путь: в качестве внештатного армейского корреспондента публиковал очерки и статьи в газете Дальневосточного военного округа «Суворовский натиск». После демобилизации трудился монтажником-верхолазом на стройках Крайнего Севера — в Якутии на обогатительных фабриках, в кимберлитовых карьерах, на реке Колыме при строительстве первой на северо-востоке страны ГЭС; заочно учился на филологическом факультете Иркутского педагогического института.
Вернувшись в Ангарск, работал в военизированной охране, сотрудником уголовного розыска, учителем литературы и русского языка, директором школы-интерната; в последующие годы занимал должности заместителя директора средней школы сначала по воспитательной работе, потом — по научно-методической. В 1991 году перешёл в Иркутский институт повышения квалификации работников образования, где около десяти лет курировал образовательные и социальные проекты федерального и регионального уровней. Работая в институте, объехал бóльшую часть России. В качестве внештатного корреспондента в эти годы сотрудничал в различных СМИ, в частности, в «Народной газете», в «Восточно-Сибирской правде»; редактировал научно-методические и дидактические статьи.
Первой публикацией стала повесть «Весёлое, грустное…» (1987) в сборнике молодых прозаиков и поэтов Сибири. С 2003 года активно печатался в литературных журналах, среди которых «Молодая гвардия», «Наш современник», «Роман-журнал — XXI век», «Аврора», «Дальний Восток», «Сибирь», «Szozat» (Будапешт, на венгерском языке) и др. В последние годы одно за другим выходят его произведения в Иркутске, Рязани, Москве, Берлине.
Темами его творчества являются родная Сибирь, её история, будущее края, люди с их непростыми, но яркими, трогательными судьбами.
«Проза иркутского писателя Александра Донских заколдовывает с первых же строк. Выражаясь стандартно, подчеркнём, что писатель работает в лучших традициях и Виктора Астафьева, и Евгения Носова…» — констатировала в своём языковедческом исследовании доктор филологических наук В.К. Харченко (г. Белгород, 2015). Давая роману-дилогии «Отец и мать» общую оценку, подметила коротко, но ёмко: показаны эпоха и жизнь героев так, «…что читается сердцем». Акцентировала внимание на той особенности, что этот роман «…по существу энциклопедия Сибири второй половины XX века, энциклопедия, вобравшая в себя все горести и радости сибирской жизни». В нём «…нет лирических отступлений, поскольку вся книга лирико-драматична». «…И на чём хотелось бы остановиться… — на удивительном её языке».
С 2012 по 2017 годы А. Донских работал заведующим отделом публицистики и критики, затем главным редактором журнала «Сибирь».
Писатель — лауреат нескольких премий: всероссийской имени Александра Невского (2016), губернаторской (2008, 2017), национальной имени Валентина Распутина (2018).
Живёт в селе Пивовариха Иркутской области.
Отдельные издания
Грех : повести, рассказы. – Иркутск : Сибирь, 1998. – 220 с.
Человек с горы : рассказы, повести. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1999. – 245 с.
Родовая земля : роман. – Иркутск : Оттиск, 2009. – 282 с.
То же. – Рязань : Зёрна : Современная православная проза, 2015. – 448 с.
То же. – Москва : Вече, 2018. – 368 с. – (Сибириада).
Солнце всегда взойдёт : повесть в новеллах. – Москва : Digital Books, 2012. – 57 с.
То же. – Рязань : Зёрна : Современная православная проза, 2017. – 336 с.
В дороге : рассказы, повести. – Москва : Инфра-М, 2012. – 397 с.
Родовая земля : романы, повести, рассказы. – Москва : Российский писатель, 2013. – 748 с.
Солнце всегда взойдёт : повесть в новеллах. – Берлин : Univers-Verlag, 2014. – 99 с.
Стёжки-дорожки : повести, рассказ. – Берлин : Univers-Verlag, 2015. – 202 с.
Божий мир = Gottes welt : повесть. – Берлин : Elena Plaksina-verlag, 2015. – 90 с. – Рус., нем.
То же. – 2016.
Die Sonne geht immer wieder auf : [novelle] / aus dem Russischen von Peter Dehmel. – Berlin : Univers-Verlag, 2016. – 120 s. : il.
Божий мир : повести, рассказы. – Москва : Вече, 2018. – 464 с. – (Сибириада).
Gottes welt. Es gibt in Russland… : повесть. – Берлин : Univers-Verlag, 2018. – 90 с.
Отец и мать : роман-дилогия. – Москва : Вече, 2018. – 528 с. – (Сибириада).
Яблоневый сад : эссе, статьи, очерки, беседы. – Москва : Вече, 2018. – 368 с. – (Сибириада).
Родовая земля : роман : [аудиокнига] / читает В. Герасимов. – Ярославль : Логос, 2019. – 1 CD-ROM (13 ч 40 мин). – Загл. с титул. экрана. – Устная речь : аудио.
Публикации в коллективных сборниках
и периодических изданиях
Мама Белла : очерк // Первоцвет. – Иркутск, 2008. – № 1. – С. 123–133.
Актриса-белобрыса : рассказ // Первоцвет. – Иркутск, 2011. – № 1. – С. 155–159.
Крепка, как смерть, любовь : роман // ДиН-роман. – 2011. – № 3. – 92 с. – Приложение к журналу «День и ночь».
Молитвы Валентина Распутина : заметки к 70-летию писателя // Иркутск. Бег времени : [сборник] : в 2 т. – Иркутск, 2011. – Т. 2 : Автографы писателей, кн. 2 : Проза / [сост.: А. К. Лаптев, В. А. Семёнова ; ред.: А. С. Гурулёв, В. А. Семёнова]. – С. 610–613.
Мы на лодочке катались, золотистой, золотой… : повесть // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 3. – С. 3–53.
Не надо бы забывать: Иосиф Уткин – наш поэт // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 2. – С. 223–226.
Сберечь Первоцветы ; Я пришел в этот мир… // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 3. – С. 244–246.
«Здравствуй, новый день жизни!» : к 100-летию Л. Огневского // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 1. – С.165–166.
«Пусть другие войдут в наш запущенный сад…» // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 1. – С. 244–249.
О книге стихов В. Сидоренко «Складень» (Иркутск, 2012).
Рыбалка : рассказ // Первоцвет. – Иркутск, 2014. – № 1. – С. 18–23.
Я – исторический ученик // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 2. – С. 213 –215.
Молитвы Валентина Распутина // Сибирь. – Иркутск, 2015. – № 2. – С. 142–145.
То же // Живем и помним : воспоминания о Валентине Распутине / составители: Е. И. Молчанова, Д. В. Тимкович. – Иркутск, 2017. – С. 180–185.
Широка страна моя родная… : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2017. – № 1. – С. 175–189.
Часы : рассказ // Гудок. – Москва, 2017. – 13 окт. (№ 182). – С. 6.
Беседы, интервью
Александр Донских: Бог труды любит / беседовал Эдуард Анашкин. – Текст : электронный // Международный клуб православных литераторов «Омилия» : [сайт]. – 2015. – 21 дек. – URL: https://omiliya.org/interview/bog-trudi-lubit (дата обращения 07.04.2020).
Александр Донских: «Нужно всю свою жизнь думать — частью чего я являюсь и частью чего я хотел бы быть / беседовала Светлана Анатольевна Коппел-Ковтун. – Текст : электронный // Светлана Коппел-Ковтун : [сайт]. – 2016. – 21 апр. – URL: https://koppel.pro/content/aleksandr-donskih-nuzno-vsu-svou-zizn-dumat-castu-cego-avlaus-i-castu-cego-hotel-byt-1794 (дата обращения 07.04.2020).
Александр Донских: Я понял: важно трудиться душой, и она непременно засияет / беседовал Эдуард Анашкин. – Текст : электронный // Рязанский информационный форум : [сайт]. – 2016. – 14 янв. – URL: http://www.rifinfo.ru/news/41495 (дата обращения 07.04.2020).
Не свысока, а с высоты глядит на Россию писатель Александр Донских / беседа с Эдуардом Анашкиным // День литературы. – Москва, 2017. – 24 нояб. – С. 9.
О жизни и творчестве
Семёнова, В. А. «История моего рода» // Восточно-Сибирская правда. – Иркутск, 2010. – 13 янв. – С. 4.
Харченко, В. К. Вклад писателей-сибиряков в национальную сокровищницу языка и культуры: Ефим Пермитин, Александр Донских // Роль Сибири в поликультурном и многоязычном мире современного евразийского пространства : материалы Международной научной конференции (Омск, 23–25 октября 2015 г.) : в 2 частях / Ом. гос. ин-т сервиса ; [редкол.: С. В. Буренкова (отв. ред.), Т. В. Долгова, С. Ю. Нейман]. – Омск, 2015. – Ч. 1. – С. 3–10.
То же. – Текст : электронный // День литературы : [сайт]. – Москва, 2016. – 6 сент. – URL: https://denliteraturi.ru/article/1930 (дата обращения 07.04.2020).
| Харченко, В. К. Голосовые эпитеты в художественном тексте: перспективы лексикографирования // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. – 2015. – № 6. – С. 44–51. |
Анашкин, Э. К. На плаву судьбы // На литературных перекрёстках : Критика. Эссе / Эдуард Анашкин. – Москва, 2016. – С. 195–200.
Кантаржи, Л. Н. Спасающая «Родовая земля» // Литературный благовест. – Рязань, 2016. – № 7. – С. 7.
Харченко, В. К. О художественной прозе Александра Донских / Вера Харченко. – Текст : электронный // Русское поле : содружество литературных проектов : [сайт]. – 2016. – № 9. – URL: http://moloko.ruspole.info/node/7670 (дата обращения 07.04.2020).
Иванова, В. Я. Сразу после молитвы : о прозе Александра Донских / Валентина Иванова. – Текст : электронный // День литературы : [сайт]. – Москва, 2017. – 8 марта. – URL: https://denliteraturi.ru/article/2334 (дата обращения 07.04.2020).
Донских Александр Сергеевич // Ангарск литературный : справочник-антология. – Ангарск, 2018. – С. 110–115.
Харченко, В. К. О прозе Александра Донских // Сибирь. – Иркутск, 2019. – № 1. – С. 165–169.
Александр Донских
СИЯЙ, РОССИЯ!
Эссе
Знаете, нынешний, 2017, год — юбилейный год Валентина Распутина и Александра Вампилова — хочется прожить как-нибудь по-особенному. Говорю не для красного словца, а потому что сердце так ещё с прошлого года стало самонастраиваться, готовиться, ожидать чего-то хорошего, искреннего. Всё же не очень-то мы властны над своим сердцем. Отъединиться бы, к примеру, на какое-то время от людей и написать пять-шесть стоящих рассказов, и чтобы они полюбились читателям. И чтобы во время работы мыслями быть подольше близко и вместе с Распутиным и Вампиловым, близко и вместе с другими людьми, но высокого духовного и интеллектуального ряда, с людьми мудрыми, душевными, честными. И вот так спрятавшись ото всего света, в тишине тайного своего уголка неторопливо, обстоятельно думать о России, о Байкале, о нелёгком пути к человеческому счастью. Капитально подумать о том, что человек, если бывает несправедлив, зол, немилосерден, то — как-то случайно, что ли, по своему, может быть, недомыслию, по вине — в этом вопросе больше у меня уверенности — неблагоприятных обстоятельств, ветровых исторических событий, в коловращение которых нежданно-негаданно он угодил с миллионами других людей, и потерял под ногами землю. Что там: бывает, голову теряют!
Одному замечательному молодому писателю, которого называют вторым Распутиным, предложили произнести речь на юбилейном вечере в честь 80-летия нашего великого земляка, и он скромно и достойно ответил:
— Я по-распутински промолчу.
Он молодец: искренно, честно сказал, без оглядок на авторитеты и мнения, а — как созрелось в нём и утвердилось. И, думается, многих из нас, литераторов, в особенности тех, которые большие любители толкать речи, очевидно красуясь на публике, слегка так, деликатно как бы упрекнул: мол, всё говорите, говорите, а о чём и для чего — сами ведаете ли. И в тоже время в его словах угадалось какое-то важное заделье, немаловажная задумка и для писателя, и для любого другого человека, который хочет стать лучше, для которого ещё не поздно понять и принять один из первостепенных заветов Распутина:
Совесть заговаривает в тебе не сама по себе, а по твоему призыву.
Дело, кажется, за малым — безотлагательно действовать по-распутински. Безотлагательно, потому что каждый день жизни уходит безвозвратно.
Однако же не всё так просто с посылом по-распутински промолчать.
Известно, что у Валентина Распутина среди литературной братии было прозвище Молчун. Но оно при всём том происходило не оттого, что он молчал, молчал. Молчал да при этом мрачно посматривал вокруг, важничал, пыхтел, словно хотел сказать: «Я молчу, потому что не нахожу уже слов, чтобы вас, погрязших в грехах и неразумии своём, направить на путь истинный. Я смозолил язык, уча вас!» Да, он нередко замолкал, бывал предельно немногословен, потому что считал:
Чтобы понимать друг друга, много слов не надо. Много надо, чтобы не понимать.
Известно и другое: он — да, да, именно он! — был если не блестящим, то, это точно, отменным оратором, мог, случалось, говорить перед читающей публикой час-другой, без бумажек, без суфлёров, а то и без запинок, хотя гладкостью его речь, мягко говоря, не отличалась. Кто-то мне однажды сказал о его выступлении: «Коряво, но крепко, как корни столетнего кедра». Действительно, зачастую коряво, туго, как со скрипом шло у него устное слово. Но мы помним: он горячо, даже можно сказать, страстно выступал на съездах народных депутатов СССР, на съездах и пленумах Союза писателей СССР и России. Люди, слушая его, воспламенялись. А сколько великолепных, душевных слов им было произнесено на юбилеях друзей-писателей! А что за прелесть его Пушкинская речь во Пскове со сцены драматического театра! А лауреатская, посвящённая Достоевскому! А перед Солженицыным, когда тот вручил ему премию своего имени! Он не раз выступал на Рождественских чтениях, на многочисленных конференциях, перед читателями и зрителями своего «Сияния России», которое под его руководством прошло более двадцати раз. Можно, конечно, чреду нанизывать.
Я, к примеру, накрепко запомнил его короткое, но ёмкое, взволнованное выступление на читательской конференции по его недавно вышедшей повести «Дочь Ивана, мать Ивана». Тогда перед многочисленной публикой, собравшейся в Молчановке, литературоведы, критики, журналисты, просто читатели, извините за выражение, или что-то бормотали, или упражнялись друг перед другом в красноречии, в знании мудрёных терминов, или же без меры и такта превозносили автора. В добавок усиленный микрофоном звук нещадно бил по слуху и своей никчемной громкостью, и хрипами со свистами; у большинства выступающих слов было не разобрать. Я видел — Валентин Григорьевич скучал, был недоволен, возможно, страдал. И — многие зрители не на шутку заскучали; некоторые, особенно школьники и студенты, стали пошумливать.
В конце встречи Валентин Распутин встал. По залу:
— Распутин будет говорит. Тише, тише вы там!..
Стоял он перед нами, высокий, подтянутый, лобастый, горящий щёками, и говорил без микрофона в большой переполненный зал чётким, крепким, но всё же негромким, не напирающим голосом:
— …Я многое что перепробовал в последние годы, перебрал многие способы стояния за Россию. Может быть, не все. Может быть, остались самые спокойные, тихие, когда нужно уцепиться и не даваться. Держаться за своё и ни в какую не отступать…
Удивительно, его все услышали. Я с моими учениками и учителями сидел на дальних рядах, но слышал его голос отчётливо, словно бы писатель вблизи был и только мне одному говорил. Он в секунды съединил весь зал. Съединил этими простыми, без затей, без красивостей ораторских словами.
Уцепиться и не даваться, — не раз, как девиз, как клятву, я повторял про себя, когда мне становилось невмоготу. Не раз я произносил эти два слова перед читателями, когда мне хотелось поддержать их, смахнуть с их лиц унылость дней.
Нет, Валентин Распутин был полнозвучным Молчуном, трибуном, если хотите. Его слова будили и призывали. Даже его молчание в некоторые годы звучало — ощущал я сердцем — на всю страну. А уж если он молчание облекал словами, неизменно простыми, ясными, предельно откровенными, то… то вокруг него, кто знает, и камни не становились ли слухом.
Но вернёмся к необычным и трогательным словам нашего молодого талантливого писателя. Мы ему, как брату, хотим сказать:
— Уцепись и не давайся. Держись за своё и ни в какую не отступай. И не старайся стать вторым Распутиным, или вторым Астафьевым. Но возьми у них всё лучшее — и оставайся самим собой. Не ведись на всякую легковесную похвальбу, красивые, но пустые слова, а, несмотря ни на что, помало-помалу тори свою писательскую и человеческую дорогу.
Если прозвучало назидательно — простите! Но хотелось, чтобы было по делу и для дела нашего общего.
Жизнь шатка и переменчива, нередко ищешь опоры и укрытия. Бывает, находишь. Вчера перелистывал мои старые записные книжки и нашёл крохотки Александра Вампилова. Хорошо стало. Но, читая, мысленно спорил с Александром Валентиновичем и с его героями; однако иногда соглашался тотчас.
Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать.
Время нужно только для того, чтобы разлюбить. Полюбить — времени не надо.
У людей толстая кожа, и пробить ее не так-то просто. Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и посочувствуют. Их надо напугать или разжалобить.
Богатые и бедные — категория старая, но дураки и умные — категория бессмертная.
Жизнь коротка, и чем меньше мы будем вместе, тем больше упустим счастья.
Каждый человек — государство, которым безраздельно управляет эгоизм.
Счастливый человек всегда в чем-нибудь виноват. Перед многими людьми он виноват уже в том, что он счастлив.
Тосты, тосты, просто так и выпить уже нельзя.
Нехорошо, друзья мои, что других вы считаете глупее себя.
Кузаков: Ты что же, пригласил нас посмотреть, как ты напиваешься?
Зилов: Нет, зачем же. Я вас пригласил, чтобы посмотреть на трезвых людей.
Каждый человек родится творцом, каждый в своем деле, и каждый по мере своих сил и возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него.
Жизнь прекрасна и удивительна, — сказал поэт и… застрелился.
Таким взглядом можно напугать ребенка или заморозить воду.
Александр Вампилов прожил незаслуженно мало, но сколь много, согласитесь, понял о жизни, о всех нас. А мы — живём. Кто вампиловские сроки перевалил, кто — распутинские. Кто как. И тоже, конечно же, что-то понимаем о жизни. Но ониоба уже в вечности, и новому слову и поступку от них уже не бывать. А нам — жить. Жить, либо усовершенствуя себя, либо — разрушая; либо как-нибудь попроще — жить-не-тужить, ни так ни сяк. Сами решаем, что да как. Сами говорим себе: поступлю так, поступлю этак; сегодня — скажу, а завтра лучше будет, если промолчу. И — поступаем по задуманному. В поступках обретаем опыт, сноровку. Словами и поступками творим свою судьбу. Но в сутолоке дел всегда ли задумываемся, то ли, так ли говорим, поступаем? По-разному, конечно, бывает. Но случается, что в отстаивании своих воззрений, своей позиции, в — так сказать — наведении порядка мы становимся эгоистичными до безрассудства, беспощадными друг к другу. Каждый человек — государство, которым безраздельно управляет эгоизм. Неужели Александр Вампилов прав?
Если судить о случае, который произошёл недавно, в апреле этого распутинско-вампиловского года, похоже, что прав. История в общем-то незатейливая, но поучительная. Редакция «Сибири» готовила номер, посвящённый Александру Вампилову. Обратились к литературоведам, к музейным работникам, к писателям — пошли рукописи. Мне очень хотелось получить материалы от одного замечательного поэта, литературоведа и главное — друга, закадычного дружка юности и молодости (зрелости и старости у него не случилось) Саши Вампилова. Я ему позвонил, и вскоре получил материал — блестящую статью воспоминаний, которая стала бы, несомненно, украшением номера. Между нами завязалась переписка, несколько мыслей и реплик из неё необходимо привести, чтобы понять, в каком направлении мы движемся и, возможно, должно бы двигаться, чтобы имена Валентина Распутина и Александра Вампилова звучали для читателей всегда достойно и чисто. Адресата не буду называть: уверен, что он, человек мудрый, потихоньку пересмотрит свою позицию и примет взвешенное решение. А саму переписку давайте воспримем как беседу двух людей, которым было что друг другу сказать.
В одном из писем я ему сообщил (обязан был сообщить), что в распутинском номере «Сибири» появится критический материал о его книге «Валентин Распутин». Автор — Сергей Распутин. Материал резкий, жёсткий. Но Вам всё же не стоит, думаю, слишком обижаться на Сергея, потому что на его плечи Судьба взвалила огромную ответственность. И он выполняет свой сыновний долг, как может и как понимает это.
Мне ответили, что со статьёй Сергея Распутина уже знакомы и что в ней видны чужие уши. Не смешны только высокомерие и самоуверенность автора (или авторов). В редколлегии «Сибири», видимо, не нашлось людей, которые бы воспротивились превращению журнала в помойную яму. Не имея никакого желания участвовать в таком издании, я отзываю свой материал об Александре Вампилове. Прошу (а точнее, требую) не печатать его.
Мы очень огорчились такому решению и ответили, что слово настоящего друга и товарища Александра, Саши Вампилова, несомненно, самое весомое и важное для читателя. Знаем и гордимся, что Вашу книгу «Вампилов» ценят в мире, но Вам-то, сибиряку, важнее, конечно же, мнение Ваших земляков. Вот оно каково: Ваша книга алмаз, и он уже в короне русской Литературы. Касаемое книги «Валентин Распутин», — скажу следующее: я не слышал о ней дурных отзывов, кроме как от одного-двух человек. Ну, и что-с дальше-с? Один из них в письменной форме поругал её и — что? В литературе, в искусстве не может быть одного, единого, единообразного мнения. Если же случится сие — кердык нам всем вместе с нашим искусством и литературой. Разве можно Вам обижаться на мнение Сергея Распутина? Он высказывает не позицию организации, многих писателей или читателей, а — личное своё мнение. Причём это мнение сына, именно сына, а не профессионального критика, юбилей отца которого мы все отмечаем. Он пожелал поучаствовать в номере «Сибири» и именно с таким материалом — разве возможно, разве этично запретить ему? Потом: всё же в его статье немало хвалы в Ваш адрес как автора. Ей-богу, стоит ли гневаться?
Ответ: не хочу вести дальше какие-либо разговоры. Материал о Вампилове не печатайте.
Наверное, всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Чувствуешь досаду, неловкость, недоумеваешь. Имена Валентин Распутин, Александр Вампилов должны, казалось бы, объединять нас, а то и роднить. Но мы дуемся, пыжимся, урчим друг на друга, порой воспринимая здоровую, объективную, совершенно не злую критику-реплику как нападение хулигана, разбойника, убивца, как выплёскивание в лицо автора помоев (журнал — помойная яма).
Моё мнение не изменилось, что книга «Вампилов» — алмаз, и он уже в короне русской Литературы. Книга — могу пока догадываться — уже встала в один ряд с такими признанными литературными биографиями, как «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» Татьяны Кузминской, «Михаил Пришвин. Жизнеописание идеи» Валентина Курбатова. Из мировой биографической литературы хочется назвать «Фёдор Достоевский» и «Лев Толстой» Анри Труайя. И ещё, конечно же, можно перечислять книги; я же назвал несколько из тех, которые мне полюбились.
Что касается книги «Валентин Распутин» — уверен, она великолепная заготовка для дальнейшей, но уже кропотливой работы. И я не сомневаюсь, что автор возьмётся за такую работу — он талантливый, невзирая на возраст, очень, очень деятельный, он любит и ценит Валентина, Валю Распутина и, прислушавшись к голосу Сергея Распутина, сделает верные выводы.
И ещё раз попытаемся услышать Александра Вампилова: каждый человек родится творцом, каждый в своем деле, и каждый по мере своих сил и возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него. В этих словах — вера во всех нас. Книга «Валентин Распутин» уже родилась, но ей необходимо вырасти до уровня и значимости «Вампилова», чтобы всецело соответствовать силе таланта автора и его, и нашей любви к Валентину Григорьевичу Распутину.
Тем временем когда в Иркутске за праздничным столом произносились речи в честь Валентина Распутина, мы, как сами себя назвали, два счастливца, я и прозаик Владимир Максимов, единственные от всей писательской братии Иркутска и даже — оказалось — всей пишущей России, ехали в «буханке» (уазике) зимником по Ангаре в Аталанку, чтобы вместе с селянами и гостями открыть музей-квартиру Валентина Григорьевича.
— Под нами старая Аталанка, — сказал какой-то мужчина во время одной из стоянок на льду. — Здесь и родился Распутин.
«Здесь и родился… родился… родился… Распутин…. Распутин… Распутин…» — эхами пронизало душу.
— А вот тут под нами храм, — сказал другой мужчина, рукавицей расчищая со льда снег и прищуриваясь в эти неимоверные глубины, на днах которых покоятся и дома, и кладбища, и деревья, и вся жизнь населявших Аталанку людей.
«Храм… храм… храм…» — уже и сама душа зазвучала, отдавая своё эхо этим беспредельным ангарским привольям снегов и льда, холмов и неба.
Ещё останавливались. Подходили к местному рыбаку — одна рыбёшка, окунёк промёрзший, скрючилась возле его ног.
— Сколько стоишь?
— Часа два. Или три. Не знаю.
— И что — весь улов?
— Угу.
— Работа-то какая-нибудь на селе есть?
— Ты чё! Какая у нас может быть работа?
И всё время разговора удочкой, как заведённый, — дёрг, дёрг, а глазами, припорошенными пустотой, — под ноги, но без погляда в лунку или на удочку.
Ещё останавливались — пять-шесть хмельных мужиков набились в жигулёнок; и они и шофер уснули на ходу, заехали в целину. Чудо, что ни с кем не столкнулись, никого не задавили. Очнулись, не могут выбраться из сугроба, стали заводить — тосол, оказалось, вытек.
— Дай тосола.
— Нету.
— Дай пешню — из лунки воды залью.
— Нету. По какому случаю нажрались, герои?
— У нас каждый день случай. Пей да дрыхни — живём весело. Дай на бутылку.
— Да ты ни до какой бутылки не доедешь и не добежишь — замёрзнешь, дурило. До ближайшего села километров под сорок.
— Ай, один раз живём! Чё, и ста граммов нету?
Выкатили из сугроба, и больше ничем не могли помочь, своей дорогой поехали.
И ещё случались остановки. Во время одной из них с потешным, чумазым пареньком, лет семнадцати, поговорили. Его уазик занесло в сугроб, чуть не опрокинуло, двигатель заглох. Подбежал паренёк к нашему шофёру:
— Слушай, покажи, как эту чёртову колымагу заводить.
— Ты что, первый раз замужем, в смыле, за рулём? — шутливо спросил шофёр.
— Да, — серьёзно ответил паренёк, шмыгая простуженным, высиненным носом.
— Ну ты даёшь! Кто же тебе доверил руль?
— Водка на лесопилке кончилась, мужики все бухие, а я ещё не умею много пить. Говорят: садись, малой, в уазик, дуй в деревню за водкой. Ну, вот, я сел и поехал. От встречного камаза увернулся еле-еле и забабахался в сугроб. Помогите, что ли.
Вытолкали машину на дорогу. Шофёр показал пареньку, как завести её, как переключать скорость, ещё какие-то напутствия дал.
Часа за три добрались до Аталанки, той, новостройной, в которой мальчик Валя Распутин прожил лет двенадцать до своего поступления в университет.
Произнесли подобающие событию речи, открывая музей-квартиру — маленький, старенький домик на два хозяина по улице Школьной, 24.
А улица, к слову, во всём посёлке, кажется, одна, если не считать заезды от реки и выезды к тайге; честно скажу, не разобрался. Приметно: много брошенных домов, всюду, не знаю, запустение, не запустение, но село малоухоженное, безлюдное, сиротливое. Может быть, летом как-то весёльше картина.
Через стенку живёт двоюродная сестра Валентина Распутина, к сожалению, не расслышал её имени, — она теперь и смотрительница музея-квартиры. Не очень-то разговорчивая, беспрестанно хлопочет по хозяйству, кур кормит, двор метёт; маленькие ребятишки её играются у ворот, старшие — в трудах. Как ютится семья на своей половинке — непонятно.
Спрашиваю:
— Как вам живётся здесь?
— Да ничё, — отвечает со стеснительной улыбкой.
— Свет есть?
— Да вон, механизма трещит. На несколько часов включают.
— Не так уж и далеко Братская ГЭС — почему же механизма?
— А чёрт их знает, — отмахнула метлой.
Кто же они — их? Почему до Аталанки и многих других сёл по Ангаре не дотянули свет? Почему нет как нет сюда дорог? А то, что означено на карте дорогой, — не дорога вовсе, а направление. Почему пассажирский катер или теплоход редкие гости здесь?
— Молодёжь-то задерживается?
— Чё имя тут делать? Загибаться? Ну, нет: пущай хоть они поживут, как люди. Не надо имя нашей лямки проклятой.
Потом в школе, красивой, кирпичной, построенной по хлопотам Валентина Григорьевича, посмотрели концерт. Пели под баян местные учителя:
…А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
По Ангаре,
По Ангаре…
Ещё, ещё пели. Пели хорошие, прекрасные советские наши песни, пели самозабвенно, голосисто, что там! — пели так, что поневоле подумаешь: не жизнь у них тут — песня разливанная.
За столом произносили тосты, пили самогонку (водке, которой перетравилась тьма народу, здешние крепко-накрепко не доверяют), ели большими ложками холодную, сочную чернику — любимую ягоду Валентина Григорьевича.
Мы, гости, тихохонько между собой говорили:
— Да как же они здесь живут?
— Не живут — выживают.
А они, местные учительницы, — во всех своих здравицах:
— Мы верим — заживём ещё!
— Мы верим…
— Мы верим!..
— Осенями на «Сияние России» давайте-ка приезжайте к нам. Примем, сколь ни нагрянет вас. Да и летом приезжайте. Когда хотите приезжайте, — любим гостей. У нас тут всегда хорошо! Приволье, одно слово! Да и сами мы сияем в любое время года! — смеются, румяные, насмешливые, запевающие тут и там.
— Эх, где наша не пропадала!
— Ничё: живы будем — не помрём, глядишь.
— А что, и точно: сияем, девки!
Мы верим… мы сияем… — эти слова долго звенели во мне на обратном пути. Было и радостно, и грустно одновременно: побывал, увидел, прикоснулся, но и — растерялся, не принял, поник, ужаснулся даже.
Мы верим… мы сияем… — и посейчас звучит во мне, подчас вперемешку По Ангаре, по Ангаре… И эти простые русские женщины, можно, наверное, сказать такое бойкое, музыкалистое слово — бабы (уважаемое, кстати, Распутиным), чувствую я, словно бы говорили и пели за всю Россию и даже за немогущего уже произнести слова вживе Валентина Григорьевича.
И ещё раз, самому себе и близким или кому-нибудь при случае, как-нибудь ненавязчиво и тихо хочется напомнить:
— Надо уцепиться и не даваться.
Но сердце, однако, уже знает — и уцепились, и не дадимся. И праздникам непереводно бывать на наших улицах, как бы не жилось нам. А душам — верить и сиять.
И снова, снова слышишь внутри себя — один голос:
Жизнь коротка, и чем меньше мы будем вместе, тем больше упустим счастья.
И — другой:
Уцепиться и не даваться.
И не могу сдержаться — говорю:
— Сияй, Россия! Сияй, родная!
Да, забыл сказать. Точнее, так: я думал, нужно ли? Наверное, всё же нужно. Когда мы ехали на родину Валентина Распутина из Иркутска и были на пути к Балаганску, а это где-то на полдороге от Кутулика, родины Вампилова, до Усть-Уды, неожиданно в небе увидели два креста, — инверсионные следы четырёх военных самолётов. Кресты шли, будто вырастали, от земли, от самого её окоёма. Удивительно: я ни разу не видел, чтобы след от реактивного самолёта поднимался тотчас от земли. Может быть, кто-нибудь видел нечто подобное? Пересечные полосы начинались как бы из ниоткуда и обрывались как бы в никуда. То есть следы образовывали именно кресты. Правильные, выверенные кресты. Нас в салоне автомобиля сидело четверо, и если бы видел только кто-нибудь один, наверное, можно было бы сказать ему: мол, привиделось тебе, братишка. Нет, не привиделось никому из нас.
Кресты надвигались друг на друга и вскоре слились, но не в крест единый — в облако расплывчатое и горбистое. И оно, казалось, образовало распутье очень широких, теряющихся в небесной синеве дорог.
Думайте, что хотите. А мне хочется думать о том, что с небес на всех нас, молчаливых и речистых, счастливых и не очень, всяких по-разному и разных по-всякому, на всю нашу землю, ухоженную и разорённую, родную нам и чужую, смотрели души Валентина Распутина и Александра Вампилова.
И снова, и снова, — как молитву:
— Сияй, Россия!
(2017, 2019)
Из книги «Яблоневый сад» : Эссе, статьи, очерки, беседы. – Москва, «Вече», серия «Сибириада», 2019. – С. 351-365