Антипин Андрей Александрович

Андрей Антипин, прозаик, член Союза писателей России с 2013 г. Родился 19 августа 1984 года в селе Подымахино Усть-Кутского района Иркутской области. Окончил факультет филологии и журналистики Иркутского государственного университета.

Основная тема творчества – жизнь современной деревни, тревога за её судьбу, за судьбу земляков, России, русского народа.

Дебютировал в 2004 году в районной газете с рассказом «Разгулявшийся ветер», удостоенным диплома III степени в секции прозы на состоявшейся в Иркутске Областной конференции «Молодость. Творчество. Современность».

          В 2008 году Андрей Антипин становится лауреатом этой конференции. В том же году он – один из самых молодых  делегатов  I съезда писателей Иркутской области.

         С 2013 года Андрей Антипин – член Союза писателей России. Повесть автора «Горькая трава» награждена ежегодной премией журнала «Наш современник» за лучшую публикацию. Станислав Куняев, писатель, главный редактор журнала писал: «Я восхитился его писательской и человеческой зрелостью… Густая, сочная, глубокая проза, очень близкая к прозе Ивана Бунина, Андрея Платонова, Леонида Андреева. Это настоящий самородок. Думаю, что он очень внимательный, серьёзный читатель, поскольку без литературного института пишет удивительно, глубоко, ёмко. Он прекрасно знает жизнь, о которой пишет, знает людей, характеры, он глубоко проник в сущность сибирского человека. Очень близок к В.Г. Распутину, продолжает его традиции в русской литературе. Я рад, что Андрей Антипин подхватил эстафету великой прозы и высоко и достойно несёт её».

        А. Антипин является лауреатом ряда литературных премий: имени Алексея Зверева журнала «Сибирь» (2006 год) и премии имени Леонида Леонова (в номинации «Молодые прозаики») журнала «Наш современник» (2010 год) – за рассказ «Теплоход “Благовещенск”»; Международной литературной премии им. И.А. Гончарова в номинации «Ученики И.А. Гончарова» (2015 год) и Всероссийской литературной премии имени Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству» в номинации «Молодой Дельвиг» (2016 год) – за роман «Житейная история».

        Писатель Андрей Антипин становился участником Всероссийского литературного фестиваля «Белое пятно» (Новосибирск, 2015 год), Первой двусторонней встречи молодых писателей Китая и России (Шанхай, 2015 год), VIII Международного форума деятелей культуры (Палестина, 2016 год), праздника русской духовности и культуры «Сияние России» (Иркутск, 2011 и 2017 гг.), фестиваля «Белые журавли» имени Расула Гамзатова (Дагестан, 2018 г.).

       Живет в посёлке Казарки Усть-Кутского района Иркутской области.

Отдельные издания

Капли марта : повести, рассказы / [худож. С. Элоян]. – Иркутск : Издатель Сапронов Г. К., 2012. – 294 с. : ил.

Житейная история : роман в трех повестях / ред. В. А. Семенова. – Иркутск : Сибирская книга, 2012. –  271 с.

Публикации в коллективных сборниках

и периодических изданиях

Зачем? : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2006. – № 4. – С. 97–104.

Теплоход «Благовещенск» : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2006. – № 6. – С. 102–117.

Вербное Воскресенье : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2007. – № 4. – С. 149–173.

Житейная история : роман в 3-х повестях // Сибирь. – Иркутск, 2008. – № 6. – С. 104–161 ; 2009. – № 1. – С. 4–37 ; 2010. – № 2. – С. 57–141 ; № 3. – С. 3–81.

Капли марта : рассказ // Сибирь. – Иркутск, 2011. – № 3. – С. 3–24.

Солнечный Кавказ : повесть // Сибирь. – Иркутск, 2011. – № 4. – С. 22–87.

Плакали чайки : повесть // Наш современник. – 2012. – № 1. – С. 6–29.

Горькая трава : повесть // Наш современник. – 2013. – № 4. – С. 7–28.

У самого синего моря… : повесть // Сибирь. – Иркутск, 2013. – № 4. – С. 78–97.

Дядька : повесть  // Наш современник. – 2014. – № 9. – С. 9–46.

Тоска : рассказ // Юность. – 2014. – № 3. – С. 109–115.

Смола : рассказ  // Наш современник. – 2015. – № 10. – С. 6–14.

Как умирали русские мужики : из кн. «Радуница» // Бийский вестник. – 2016. – № 1. – С 5–24, 57. – Содерж.: Чем жив человек? ; Щорс ; Game over ; Память ; У Шукшина в Сростках.

После Распутина : из выступления на Шанхайском форуме писателей // Наш современник. – 2016. – № 3. – С. 234–237.

Чем жив человек? : рассказ // Полдень. – 2016. – № 15. – С. 62–72.

Две реки. Две судьбы : очерк // Сибирь. – Иркутск, 2017. – № 3. – С. 213–228.

«Я замолчал на много лет…» // Сибирь. – Иркутск, 2017. – № 6. – С. 242–250.

О жизни и творчестве поэта Вадима Ярцева.

Русские песни : рассказы // Юность. – 2018. – № 10. – С. 30–41.

Стиль : стихи из книги «Прощание с прозой» // Литературная Россия. – 2018. – 29 июня (№ 24). – С.  – (Поэтический альбом).

Содержание: Тарас Бульба ; Стихи о первой любви ; Золотая рыбка ; Корыто ; Притча о пустом коробе ; В рассветный час ; Последние дни ; Стиль ; На обязательном банкете по случаю приезда высокого гостя и вручения столичной награды председателю регионального отделения Союза писателей ; Несущая ступень ; Зимние стихи

«Шёл я лесом-камышом…» : рассказ // Наш современник. – 2018. – № 8. – С. 11–20.

Живые листья : из книги миниатюр // Сибирь. – Иркутск, 2020. — №5. – С. 66 – 81.

Живые листья : из книги миниатюр // Азъ-Арт. – Иркутск, 2020. — № 2 (2). – С. 5 – 16.

Беседы, интервью

Андрей Антипин: «Есть творцы, с которыми я сшибаюсь…» / беседовал Василий Попов. – Текст : электронный // Русское поле : содружество литературных проектов : [сайт]. – 2012. – (Молоко ; № 3). – URL: http://moloko.ruspole.info/node/2237 (дата обращения: 05.07.2019).

О жизни и творчестве

Гладких, И.  Исходы : о книге Андрея Антипина «Житейная история» / Ирина Гладких // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 3. – С. 266–271.

Семенова, В. А. Обсуждали «Житейную историю» / Валентина Семенова // Сибирь. – Иркутск, 2014. – № 2. – С. 259–260.

Семенова, В. А. Пограничье Андрея Антипина / Валентина Семенова // Вост.-Сиб. правда. – Иркутск, 2014. – 15–22 апр. (№ 15). – С. 8.

Брюханова, Ю. М. Валентин Распутин и Андрей Антипин: традиционная проза в эпоху «текучей современности» / Юлия Брюханова // Творческая личность Валентина Распутина: живопись – чувство – мысль – воображение – откровение : сб. науч. тр. / [под ред. И. И. Плехановой]. – Иркутск, 2015. – С. 200–211. – Библиогр.: с. 211.

Ляшева, Р. Толстовские «недожатки»  : романы Максима Сибирцева «Излом» и Андрея Антипина «Житейная история» / Руслана Ляшева. – Текст : электронный // Русское поле : содружество литературных проектов : [сайт]. –2015. – (Молоко ; № 2). – URL: http://moloko.ruspole.info/node/2237 (дата обращения: 05.07.2019).

Антипина, О. «Молодой Дельвиг» / Ольга Антипина // Ленские вести. – Усть-Кут, 2016. – 8 апр. (№ 13). – С. 1 : фот. цв.
Присуждение А. Антипину литературной премии «Молодой Дельвиг» (Москва, 23 марта 2016 г.).

Морозов, С. Дедушкина литература / Сергей Морозов // Литературная Россия. – 2016. – 2 февр. (№ 5). – С. 3.

Тимофеев, А. «Новые традиционалисты» как будущее русской литературы / Андрей Тимофеев // Наш современник». – 2016. – № 10. – С. 184–203.

Шейко, И. Молодые традиционалисты. Им есть, что сказать / Ирина Шейко // Литературная газета. – 2017. – 1 февр. (№ 4). – С. 26.

Иванова, В. Обогреть улицу : о рассказах Андрея Антипина / Валентина Иванова. – Текст : электронный // День литературы. – 2017. – № 12. – С. 8 ; Наш современник. – 2018. – № 8. – С. 131–137. – URL: http://nash-sovremennik.ru/archive/2018/n8/1808-22.pdf (дата обращения: 26.09.2019).

Попова, Е. Андрей Антипин: «У русской литературы особая миссия…» / Елена Попова // Диалог ТВ. – Усть-Кут, 2017. – 19 мая (№ 19). – С. 4 : фот. цв.
По материалам встречи с прозаиком в Усть-Кутской межпоселенческой библиотеке (13 мая 2017 г.).

Андрей Антипин

ТЕПЛОХОД «БЛАГОВЕЩЕНСК»

Отрывок из рассказа

Банным теплом дышат в лицо мёртвые чабрец и волоснец. Пахнет смородиной и дымом. В воздухе сухая едкая пыль пошевеленного сена, и от неё спину и плечи жжёт так, словно уронили в крапиву. Я то разболокаюсь до трусов, то снова оденусь. В одежде жарко, а без неё и вовсе худо: оводы осаждают голое тело, розовыми волдырями вспухают укушенные места, в ранки сочится солёный пот, волдыри огнём горят и предательски чешутся. А тут ещё мошка даёт жизни. У меня все глаза красные — мошка то и дело забивается под воспалённые веки, и я тру глаза наслюнявленным пальцем или концом выпущенной рубахи. Да только всё без толку. Едва вынешь пронырливую тварь из одного глаза, как в другом уже все три. До чего много мошки на Лене! Чуть ворохнёшь граблями вчерашнюю кошенину, как  взвивается тучей и глазам делается темно. Хочется упасть ничком в траву и лежать, не шевелиться.

Но лежать нельзя: после обеда ставить сено. Его много сбрили в три литовки дед, отец и Мишка.

С утра, по росе, косили у ручья, где кончаются наши владения, дожали полянки, полные густой высокой травы, спутавшейся и полёгшей набок. Теперь косы отдыхают в кустах. Осталось высушить да скопнить скошенное, и можно считать, что на Дресвяном ручье управились. Но уже завтра-послезавтра мы уйдём ниже по реке, на Перевес. Там пабереги не меньше, а в култуке ждёт не дождётся осока, которую мы запасаем скоту на подстил. Это, пожалуй, самая трудная работа. От неё тупятся косы, точно они не отлиты из стали, а вырезаны из консервной жести, и руки, метающие тяжёлую, всегда будто сырую осоку, вспухают жилами и через час-другой «отстёгиваются».

Дождь бы, что ли, пошёл! 

Но в небе ни тучки. Небо прозрачно-голубое, полосками жёлтой фольги блестят в нём солнечные лучи. Вот высоко над лесом показывается ясный, словно вычерченный на ватмане, силуэт ястреба. Он парит, высматривая добычу, и некоторое время реет у нас над головами, но попадает в золотую клетку и — ослеплённый — цепенеет в воздухе, а уже через миг взмывает ещё выше и оттуда стремительно пикирует на крутую отвесную сопку, сидит выпуклой ржавой точкой на облезлой сушине. Не к ненастью ли?

Прошлым летом в разгар сенокоса рухнули затяжные ливневые дожди. Ошалевшая брюхатая Лена по-весеннему захлестнула паберегу, налилась всклень, затопив низины и подоткнув угоры. Разбушевавшимся потоком подмыло и поволокло стоявшие у реки копны и зароды, они застревали на отмелях, цеплялись за бакены, разматывались по прибрежному ольховнику, ветки которого торчали над глинисто-мутной водой. Плевались да костерили небесную канцелярию старики, когда мимо Подымахино проплывали копны добротного нынешнего сена, а жирные чёрные вороны, сидя на остроинах, как на шпилях затопленных куполов, каркали громко и жутко. Нежданная мокреть, как наказание небесное, многие семьи заставила взяться за нож, к зиме не одну красную кровяную шкуру откинули на заплот раньше земного срока. Наше сено стояло ближе к лесу. Языки воды едва приблизились, как в небе, наконец, разъяснело и бешеная пена потекла обратно в русло. Однако совсем без последствий не обошлось. Дождями, лившими больше недели, едва не до середины проклевало наши копны, как бы ладно они ни были завершены. Мы отложили  косьбу и принялись разбирать, сушить и снова метать. Всех чертей обругали, когда, оступаясь на вырубленных в глине ступенях, перетаскивали сено на угор, опасаясь повторного наводнения. Много сена погнило, да и то, что спасли, перемежалось прелыми червоточными клочьями и воняло белой плесенью. Но хотя всё это ещё на памяти, не забылись и, наверное, не скоро забудутся те надсадные дни, я никак не могу себя побороть и нет-нет, да вызрюсь в небо с надеждой на маломальскую весточку о будущей непогоде…

Рядом гребёт мой дед. Ему под семьдесят. Колючая, с сединой, щетина покрыла чёрные от солнца и старости щёки. Голова не то чтобы плешивая, а жидковолосая: как овцу, остригла его старшая дочка. «Тут иман, там иман!» — охарактеризовала стрижку бабушка. Вот дед кладёт грабли и, выудив из кармана скомканную косынку, по-старушечьи обвязывает голову, затянув узелок на лбу. Гребёт он без спеха и с величайшим знанием дела: с горки в низинку, не к кустам, а от кустов, где нет завеи и солнце жарче, и всё строго в линию, вдоль Лены. Такие валки чем удобны: зайдёшь с одного конца, пропорешь  вилами и пыхтишь, буровя в кучу, пока, как говорит дед, «из заду не подастся». Временами старик с отчаяньем трёт глаза и материт правительство. Мне это смешно, хотя и не совсем понятно. Я поглядываю на старика в надежде, что мошка загрызёт его до смерти и он скомандует перекур (верховодит на сенокосе дед), но старик, как заведённый, шерудит и шерудит граблями.

  — Дед, а дед?!

  — Но-о?

  — А почему ручей — Дресвяный?

  — Деревня тут раньше стояла, — дед запамятовал, что и вчера и позавчера я уже спрашивал его об этом. — Она-то и называлась — Дресвяная…

   — А деревня — почему называлась Дресвяной? Может, как раз наоборот: деревню так назвали, потому что ручей — Дресвяный?!

Вот уже несколько дней кряду я умышленно пытаю старика подобными расспросами, как будто это он виноват, что жарко и на лугу тьма тьмущая жручей мошкары. Дед отмалчивается, делает вид, что не его душеньки касается, но мне от него ничего и не нужно! О том, что здесь была деревня, я знаю и сам, ведь всё об этом говорит, и пуще всяких слов — камни, ни с того ни с сего возникающие в траве, хотя мы каждую весну чистим луговину. Ну или вот ещё — чёрное обгорелое бревно, обглоданным позвонком какого-то древнего животного упокоившееся на дне Сенькиной ямы…

  — А почему яма называется Сенькина?

  — Потому что Сенька возле этой ямы косит, — не переставая работать, по-прежнему негромко, повествовательно говорит старик, и сказанное им мне также известно. Только для меня уже неважно, кто такой Сенька и где он косит траву! Сенькина яма для меня — это яма возле бревна, на котором я два лета назад проткнул вилами спящую гадюку. Но именно поэтому и завтра, и послезавтра, и через много-много лет, когда замолчат слова и изыдут с дресвяновской луговины последние камни, я буду помнить и всеми позабытого трудягу-косаря, и полусказочную деревушку, и своего покойного дедушку, которого я когда-то без малейшей жалости допекал расспросами. История окружающего мира начинается для меня — с гадюки…   

У кустов, поодаль, ворошит отец. Он раздет до пояса; спина — словно смазана свиным салом; ремень скоробился и засох; штаны — в белых соляных разводах. На спине у отца — семь оводов, которых у нас кличут плевками. Только он, по-моему, их не замечает, отвлекаясь от работы лишь затем, чтобы протереть залитые потом очки. У отца самые большие валки. Он ценит всё державное и могучее. Он видит в этом залог благополучия. Дед, в свою очередь, видит в этом халтуру и, брызжа слюной, внушает нерадивому, что толстые валки не просохнут. Закипает перепалка, но лишь на мгновение: жарко. У отца в руках грабли — хоть к трактору подцепляй! Эти грабли с тайной усмешкой изготовил для него дед. Другие, сотворённые под иссохшую стариковскую руку, отец через день-другой попросту крушил.

  — Сдуру знашь чё можно сломать? — выдавая грабли, глубокомысленно спросил дед.

Хрясь! Сухой треск! Отец зарочи́л грабли за смородиновый корень и сломал деревянный зуб. Дед громко матерится и одну за другой высмаркивает ноздри.

  — Ми-иша-а-а! Наладь этой чуме, у меня уж сил нет глядеть на всё это!

Вот и выкроилась минутка для отдыха! Можно посидеть, посмотреть, как брат Мишка выстругивает из деревяшки новый зуб и вправляет вместо старого.

            — Потянет! — Мишка раз-другой скребёт по земле, проверяя «вылеченные» грабли. — Ты это, папаня… это ж не борона!

С Мишкой у нас разница в десять лет. Он минувшей зимой вернулся из армии. Два лета Мишка не косил, соскучился и теперь работает в охотку. Недавно я с удивлением заметил, что мы с ним совсем непохожи: он русый и кудрявый, а я — почти черноголовый, и волосы у меня не в смолёвую витую стружку, как у него, деда или отца, а — прямые. У Мишки кожа белая круглогодично, а я зимой смуглый, а уж летом — как негр. Он — в бабку по отцу, я — в бабку по матери. Но я во всём подражаю брату, поскольку всё у него лучше: и коса, и грабли, и самодельный нож в кожаных ножнах на правом боку. И косит, и гребёт он баще всех! И я тоже мечтаю научиться косить так, чтобы трава, как по заказу, падала в один аккуратный ряд, и сгребать, не оставляя ни травинки. А нож на боку у меня есть: чехол из кирзового голенища, а рукояткой исправно служит резиновая велосипедная «газулька».

Мишка — самостоятельный человек, что хочет, то и делает, и даже дед ему не указ. Захотел по-маленькому — пожалуйста, бросил грабли поперёк вала и, поворотясь спиной, льёт на кусток шиповника. И пыльные, квёлые от жары листья на глазах становятся ярко-зелёными, разве что кое-где уже видны жёлтые раковинки-проедины, словно прожгли лупой.

  — После картошек пойдём на Талую…

Забыв о жаре и гнусе, с жадностью ловлю каждое братово слово. О, какое по счёту лето мы со дня на день собираемся в верховье речки Королихи, которая и зимой не замерзает, отчего и носит красивое имя — Талая! Одно время я был слишком мал, чтобы осилить двадцать с лишним километров таёжного бурелома, но вот я подрос (глядите, как я подрос!), а Мишку как раз и забрили в армию… Мне часто снится: ломовой черноспинный  хариус  с золотистым подбрюшьем сыграл  из-под  коряги на «морковку» — оранжевую шерстяную мушку с рыжими усами из ондатрового волоса — и, засёкшись, бодается, ходит в глубине серебряным колесом.

  — Ленок с хариусом в конце сентября скатываются в Лену, — дразнит, говорит дивное Мишка. — Покараулим на ямах с удочками… 

  — А ружьё возьмём?!

  — Возьмём! Ты, главно, греби…

Теги: