Поэт, член Союза российских писателей с 2019 г. Родилась в 1973 г. в селе Баклаши Иркутской области. Окончила Сибирскую академию права, экономики и управления (САПЭУ), по образованию психолог.
Стихи публиковалась в журналах «Юность», «Байкал», «45-я параллель», в «Рижском альманахе», одесском альманахе «Дерибасовская-Ришельевская», литературной газете Архангельской области и др. Первая книга стихотворений «В богородский сад» выпущена в Иркутске в издательской серии «Скрепка», в рамках проекта «Поэты в городе» Иркутским представительством СПР в 2015 году. Вторая книга «Птица сороказим» издана в 2018 году и стала победителем в конкурсе «Лучшее литературно-художественное издание. Поэзия 2019», который проводит Иркутская областная научная библиотека им. И.И. Молчанова-Сибирского.
Темой творчества Алены Рычковой-Закаблуковской является поэтическое, философское, глубинное осмысление бытия. Образным языком поэт размышляет о важнейших этапах человеческой жизни – любви, рождении, смерти …
Алена Сергеевна является лауреатом кубка мира по русской поэзии (2013), чемпионата Балтии по русской поэзии (2014). Дипломантом конкурса «Неоставленная страна», V международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира–2016/2017», а также Международного литературного конкурса «6-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии – 2017». Постоянный участник «Фестиваля поэзии на Байкале» им. А. Кобенкова.
Живёт в Иркутске.
Отдельные издания
В богородский сад : [стихи]. – Иркутск : [б. и.], 2015 (Репроцентр А1). – 41 с. – (Скрепка).
Птица сороказим : [книга стихотворений]. – Иркутск : Иркутское региональное представительство Союза российских писателей, 2018 (Репроцентр А1). – 107 с. – (Переплет).
Про свет : [стихи] / автор предисловия Светлана Михеева. – Иркутск : ВостСибкнига, 2021. – 103 с.
Публикации в коллективных сборниках,
продолжающихся и периодических изданиях:
«Для жертвенной крови сойдет и малина…» : [стихи] // Иркутское время, 2015 : альманах поэзии. – Иркутск, 2015. – С. 20–24.
«Окно из баньки вытекает в сад…» : [стихи] // Зеленая лампа, 2015 : литературно-публицистический альманах / [редактор Т. Андрейко]. – Иркутск, 2015. – С. 64–67.
[Стихотворения] / предисловие автора // Юность. – 2016. – № 5. – С. 63–68. – Содержание: Отпусти меня, Байкал ; В мире есть другие страны ; Семя Иваново ; Ангеле Божий, хранителю мой святый ; Домотканое ; Бункер ; Предзимье ; Я оголила окна для зимы ; Я кутаю яблони ; Болиголов ; Хоронили удода.
Иркутское утро : [стихи] // Иркутское время, 2017 : альманах поэзии / / [составитель Игорь Дронов]. – Иркутск, 2017. – С. 19 –22.
Путешествие. Андрюшенька. Про братцев. Бражник. «я хочу дом…» : [и др. стихи] // Свободные стихи. Антология современного иркутского верлибра. – Иркутск : Востсибкнига, 2022. – С. 49 – 57. – (Переплет).
Беседы, интервью
Алена Рычкова-Закаблуковская: «Я поэт двадцати четырех соток» / беседовал Юрий Харлашкин // Шелеховский вестник. – 2018. – 9 нояб. (№ 44). – С. 24.
«Для меня создание стихов – медитация» / беседовала Елена Орлова // Областная. – Иркутск, 2022. – 19 янв. (№ 5). – С. 20.
О жизни и творчестве
Маркин, А. Иркутские поэты в гостях у бодайбинцев / Алексей Маркин // Ленский шахтер. – Бодайбо, 2019. – 11 дек. (№ 96). – С. 4–6.
Кузьмищева, Н. М. Витальность поэзии Алёны Рычковой-Закаблуковской : на примере сборника стихов «Птица сороказим» // Литература Сибири в социокультурном пространстве : материалы Всероссийской (с международным участием) научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Василия Прокопьевича Трушкина (Иркутск, 23–24 сент. 2021 г.) / ответственный редактор Ю. М. Брюханова. – Иркутск, 2022. – С. 208–233.
Сумарокова, Е. В. Образ города в современной иркутской поэзии // Литература Сибири в социокультурном пространстве : материалы Всероссийской (с международным участием) научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Василия Прокопьевича Трушкина (Иркутск, 23–24 сент. 2021 г.) / ответственный редактор Ю. М. Брюханова. – Иркутск, 2022. – С. 247–261.
Алена Рычкова-Закаблуковская
Река
Как они так живут никто не знает. Пожимают плечами люди:
Вот, мол, два дурака. А у них река через дом протекает. Понимаете ли – Река. И о чём бы там не твердили судьи, У реки свои потайные смыслы – Где убудет одно, там другое прибудет. Русло выпятив коромыслом, То ребёночка в дом заносит, То выносит дощатый гроб. И о чём у ней не попросят – Норовит коль не в глаз так в лоб. Колыханья всё да кохання. Рыбный омут – тоска взахлёб, Занавесочка в детской спальне, Столик беленький пеленальный… Соглядатай сам и холоп, При реке, как при мамке родной, Он налаживает уду На ленка. А она у брода Всё дудит, да дудит в дуду: – Не позвать ли, мой свет, шамана? Пусть он за стену перенесёт Эту реку. С Хамар-Дабана Ветры дуют, шуга плывет И раскачиваются снасти На малюсеньком островке. – Что ты, душенька, наше счастье На Реке.
Десятый ангел
Какой по счёту ангел вострубил, Десятые приканчивая сутки? Мне для рожденья не хватало сил, Как новобранцу на момент побудки. Мне не хватало веса и тепла От матери, бедою обелённой. Она прозрачной девочкой плыла, Она на мир глядела изумлённо, Как маленький взъерошенный птенец. И я птенец. И обе мы – две муки. И что бы с нами.. кабы не отец. Так древо жизни раскрывает руки – Садись рядком, да говори ладком. А между тем июнь в закат катился. Гудел наш дом. Плескался самогон. А как иначе – человек родился.
Матушка
Весь последний год матушка приходила к нему ночами и зажигала лампаду пред иконой со стёртыми ликами. Говорят, что таких надо отпускать по воде с молитвою. Но икона оставалась На прежнем месте Потому, что новые Увезла его средняя дочь в город По месту жительства.
Вот и пылилась на божнице доска — То ли ли фигуры на ней человеческие, То ли стайка усопших птиц. Словно сорок мучеников вышли вон. Лишь остался шаблон фотографический с пятнами белесыми вместо лиц.
Она садилась у изголовья. Гладила его лысую голову руками и говорила «Умирать не больно. Только подожди до весны. Пусть оттает камень. Пожалей своей сестры. Не помирай пока к ней не вернутся дети. Ведь она одна у меня Остаётся на этом свете. А на том будем мы вдвоём. Словно голубки рядом»
Она глядела на светлеющий окоём и задувала лампаду.
***
ягоды в траве круглеют сочные не бери хоть и соблазн велик на боках их тлеют червоточины словно дух невидимый проник внутрь плодов на всех тропинках сада начиная монотонный труд тайные пособники распада жадно плоть пунцовую клюют вот оно мерцанье тихих падалиц средь корней на самом-самом дне мне от них свечением останется призрак лета в стынущем окне я снимаю сливы на варенье возжигаю жертвенный огонь сад дрожит как в день грехопадения опадая в теплую ладонь
***
Пескарь-карась
Он всё думает, что я есть свет. А я и есть свет. Он всё думает, что я есть тьма. А я и есть тьма. Я его закутаю в плед, Поднесу к окошечку, Видишь? Зима! Ни о чем не думай, маленький, Спи! Из икринки вызреешь – Станешь князь. Выношу во чреве и на груди, Раз такая мне дана власть. Годовальцу босому Выдан срок – Высыпайся, миленький, Всласть! Рыбачок мой маленький с ноготок, Красноперый-окунь-пескарь-карась.
Ближний
преображаются чужие дети глядишь и выросли когда успели а мы с тобою меняем облик о боже святый зачем так скоро когда бы жили бок о бок рядом не так заметен бы был упадок и хмурость складки на лбу мятежном и те что прежде случились глубже не становились бы год от года увидишь мельком и сердце охнет и оборвётся в пустую воду мой милый как же стремится время разжать нам пальцы разъять разрознить и углубляя следы на коже излом бровей обозначить четче и все же время плохой советчик оно нам лишь путевой обходчик меж полустанков забытых наших.. на занесенном пути отрезке лесочек выжжен не дрогнут спущенные занавески на окнах хижин в плюще и мальвах целую лоб твой мой берег ближний мой берег ближний мой берег дальний
(1938 – 2007) Прозаик, журналист, публицист. Член Союза российских писателей с 1992 г. Родился 25 февраля 1938 года в Киеве. Во время войны семья жила в Саратове, в эвакуации, в 1945 г. вновь возвратилась в Киев, где Борис окончил среднюю школу, затем, в 1957 г. поступил в Тульский педагогический институт на историко-филологический факультет. Получив диплом, приехал в Сибирь, в г. Нижнеудинск, где работал учителем в вечерней школе. Затем, увлекшись журналистикой, сотрудничал с газетами Усть-Орды, Усолья. С 1966 работал в областной газете «Советская молодежь», сначала литсотрудником, затем ответственным секретарем, спецкором. В этот период писал не только статьи и очерки, но и рассказы, сказки.
Первая сказка «Розы», была опубликована в 1962 г., первые рассказы – во второй половине 60-х — в альманахе «Ангара». Небольшая книга рассказов «Польская кукла» вышла в 1971 г.
Множество публикаций Б. Ротенфельда в то время, были посвящены теме строительства БАМа. Его очерки и публицистические статьи всегда отличались правдивостью, остротой, уважением к простым рабочим-сибирякам, трудившимся в трудных, порой экстремальных условиях.
«…Все вырастает из его по-романтически упрямой и по-российски неизбежной тоски по совершенному человеку… В каждом своем герое он упрямо отыскивает нечто старомодное: доброту, привязанность к избранному делу, верность ближним… » — писал о творчестве Бориса Соломоновича его соратник, поэт Анатолий Кобенков
Произведения Бориса Ротенфельда широко печатались как в областных изданиях, так и в центральных журналах — «Советская литература» (на иностранных языках), «Смена», «Аврора», «Звезда востока» и др. Писатель является составителем более десяти сборников, автором художественных текстов к фотоальбомам, посвященным истории и природе Сибири. В начале 2000-х г. вместе с А. Кобенковым являлся редактором-составителем литературно-публицистического альманаха «Зеленая лампа».
Некоторое время (после отъезда А. Кобенкова в Москву) Б. Ротенфельд возглавлял Иркутскую писательскую организацию Союза российских писателей. Является лауреатом пятой Артиады народов России (за книгу «В один прекрасный день…»). Награжден знаком Министерства культуры РФ «За достижения в культуре» (2004).
Скончался 3 марта 2007 г. в Иркутске.
Отдельные издания
Польская кукла : рассказы. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1971. – 123 с.
Трое в королевстве заводных человечков : повесть-сказка. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1973. – 78 с.
Эта удивительная трасса : книга для детей о БАМе. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1976. – 95 с.
Земля доброй надежды : очерки. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1983. – 238 с.
В один прекрасный день : невероятные и вероятные истории. – Иркутск : [б. и.], 1999 (Иркутская областная типография № 1). – 236 с.
Иркутск : фотоальбом. – Иркутск : Время странствий, 2002. – 31 с. – Автор текста.
Через тернии – к звездам, или Путь наверх : Иркутская государственная экономическая академия – от рождения до взлета. – Иркутск : БГУЭП, 2002. – 93 с.
Россия. Сибирь. Байкал. – Иркутск : [б. и.], 2003. – 26 с. – Автор текста.
Иркутская область. Книга рекордов, 2004. – Иркутск : Солярис, 2004. – 111 с. – Автор текста.
Ольхонская земля – край солнца и чудес. – Иркутск : [б. и.], 2004. – [94] с.
Ольхон удивительный : фотоальбом / перевод [на англ. яз.]: В. Перетолчин ; фото: А. Бурмейстер, Л. Ерошенко, В. Малеев [и др.]. – Иркутск : Время странствий, 2005. – 31 с. – (Библиотека журнала «Время странствий»). – Автор текста.
«Эти встречи с оттенком печали… » : очерки по истории культуры Иркутска. – Иркутск : [б. и.], 2006 (Иркутская областная типография № 1 им. В. М. Посохина). – 176 с.
Вечно славный Байкал : альбом. – Иркутск : Время странствий, 2010. – 182 с. – Соавтор текста: Л. Г. Ерошенко.
Притяжение Байкала : [альбом]. – Иркутск : Время странствий, 2010. – 188 с. – Соавтор текста, фото: Л. Г. Ерошенко.
Публикации в коллективных сборниках
и периодических изданиях
«Да не дают поблажек мне…» // Зеленая лампа. – Иркутск, 2001. – № 5 (май). – С. 4.
И хлеб, и книги, и любовь… // Зеленая лампа. – Иркутск, 2001. – № 7 (июль). – С. 4.
Служил он недолго, но честно… : судьба Александра Вампилова // СМ Номер один. – Иркутск, 2002. – 13 июня. – С. 42, 43.
«Алеет восток», или Между двумя рассветами : заметки и размышления в пути // Сибирские огни. – Новосибирск, 2004. – № 10. – С. 154–172.
«Дорога железная – как ниточка тянется…» // СМ Номер один. – Иркутск, 2004. – 22 июля (№ 29). – С. 8–9.
На качелях : медицинская история // День и ночь. – Красноярск, 2004. – № 1/2. – С. 82–86.
Поездка в Н-ск : действительная история // День и ночь. – Красноярск, 2005. – № 1/2. – С. 197–202.
И музы в гости будут к нам // Байкальские вести. – Иркутск, 2006. – 16–22 мая (№ 18). – С. 17.
Прогулки по Иркутску : «Чайный путь» и историко-культурное наследие Иркутска // Время странствий. – Иркутск, 2008. – № 3. – С. 8–13.
Он выиграл суд у президента : десять фактов из жизни первого губернатора Иркутской области Юрия Ножикова // СМ Номер один. – Иркутск, 2010. – 17 июня (№ 23). – С. 11.
Начинается рассказ // Иркутск. Бег времени : [сборник] : в 2 т. – Иркутск, 2011. – Т. 1 : Слово о городе / [составители: С. И. Гольдфарб, В. П. Скиф]. – С. 196–207.
Литературные записи
Ножиков, Ю. А. Я это видел, или Жизнь российского губернатора, рассказанная им самим / Юрий Ножиков ; [послесловие: Л. М. Дамешек ; под редакцией Л. В. Иоффе]. – Иркутск : [б. и.], 1998 (Иркутская областная типография № 1). – 261, [2] с.
О жизни и творчестве
Борис Ротенфельд // Писатели Приангарья : биобиблиографический справочник / составитель В. А. Семенова. – Иркутск, 1996. – С.187–189.
Заря, В. В свете зеленой лампы // Культура: вести, проблемы, судьбы. – Иркутск, 2004. – № 2 (февр.). – С. 16.
Журналист… Писатель… Хороший человек… // Байкальские вести. – Иркутск, 2007. – 6–12 марта (№ 9). – С. 19.
Харитонов, А. Посмотри уходящему вслед… / Арнольд Харитонов // Байкальские вести. – Иркутск, 2007. – 13–19 марта (№ 10). – С. 18.
Орлова, Е. Память сердца : изданы воспоминания о Борисе Ротенфельде / Елена Орлова // Областная. – Иркутск, 2008. – 29 февр. – С. 16.
Пароль – «Боря» : вспоминая Бориса Ротенфельда / составитель Л. В. Иоффе. – Иркутск : [б. и.], 2008 (Иркутская областная типография № 1 им. В. М. Посохина). – 205, [3] с.
Кобенков, А. Старомодный писатель // «Остановиться, оглянуться…» : сборник эссе / Анатолий Кобенков. – Иркутск, 2015. – С. 7–9.
Борис Соломонович Ротенфельд : биобиблиографический указатель / составитель Л. А. Казанцева ; Иркутская областная государственная универсальная научная библиотека им. И. И. Молчанова-Сибирского. – Иркутск : ИОГУНБ, 2018. – 120 с.
Ходий, В. «Мы жили по соседству…» / Владимир Ходий // Восточно-Сибирская правда. – Иркутск, 2018. – 27 февр. – 5 марта (№ 8). – С. 2.
Борис Ротенфельд
Перед затоплением
очерк
В одной из центральных газет я прочитал о том, что в связи с заполнением Усть-Илимского моря состоялось торжественное прощание с Лосятами — тремя красивыми островами на Ангаре напротив молодого города Усть-Илимска. Это было приятное и даже трогательное сообщение, и можно было порадоваться ему, но я почему-то подумал о том, что никто не прощался с Илимской пашней, у которой не меньше заслуг, чем у модных Лосят, и которая тоже уходила под воду — целиком, на протяжении десятков и сотен километров… Название ее — Илимская пашня,— пожалуй, почти ничего не говорит несибирскому человеку. Для сибирского же человека да и, наверное, для русской истории значит оно немало.
Это была богатая и славная земля. Как свидетельствуют историки, еще триста лет назад работал на ней русский крестьянин и кормил весь огромный сибирский край. «Отсюда шло снабжение хлебом всего северо-востока континента вплоть до Камчатки. Илимск… передал Иркутску ряд волостей — Верхоленскую, Манзурскую, Бирюльскую, Идинскую с развитым земледелием, что явилось основой для снабжения хлебом Иркутского острога. Илимские землепашцы… дали переселенцев «за Байкал море», в Даурскую землю, а несколько позднее — на китайскую границу, в Якутск, Охотск и на Камчатку для создания там местного земледелия…» Это пишет историк В. Н. Шерстобоев в хорошо известной двухтомной работе «Илимская пашня». И замечает: «Истинными завоевателями Сибири были не казаки и воеводы, а пашенные крестьяне. Именно они быстро и навсегда решили вопрос — быть ли Сибири китайской, японской, английской или русской…» Илимские крестьяне были умелыми и толковыми земледельцами. Не только хлеб (стопудовые урожаи еще в XVII веке) растили они на своей невеликой (но и немалой), набранной по берегам реки доброй северной пашне. «Огородных овощей, как в городе Илимске, так и в уезде родитца: капуста, ретька, свекла, морковь, репа, лук, чеснок, огурцы, тыква, горох, бобы, семя конопляное…» — так сказано в ведомости, которой больше двухсот лет. Щедрой была и окружающая пашню тайга. Тысячи соболей добывали в ней. А «полевых и лесных овощей,— сообщила та же древняя ведомость,— родитца: ягод — земляница, брусника, черника, смородина красная и черная, пьяница — она ж и голубица, черемуха, орехи кедровые; грибы — масленики, рыжики, грузди…» Вот какая была земля. Центр ее — Илимск — стал городом, когда Иркутска, тоже старого по сибирским меркам, и в помине не было. В Илимске воевода Митька Францбеков принимал безудержного Ерофея Павловича Хабарова, пожелавшего отправиться «со товарищи» в неведомую Даурию. Здесь, в Илимске, зимовал славный Витус Беринг, избравший острог основной базой своей экспедиции. В Нижнеилимске долго жил, не по своей, правда, воле, первый русский революционер Александр Николаевич Радищев.
Земли этой не стало. Не стало Илимской пашни, о которой писали исторические труды, а с нею и пятидесяти шести «населенных пунктов», «в названиях которых пашенный крестьянин оставил свое имя потомкам, как памятник былого» (Шерстобоев). Не стало Илимска, которому пошел триста сорок четвертый год, не стало Шестакова, которому год триста десятый, не стало Романова, Тубы, Карапчанки, Большой Деревни, у которых юбилей — двухсотсемидесятипятилетие, исчезла Нижняя Шаманка, расположенная на острове посреди Ангары, где был даже аэродром… И теперь мы уже не сможем показать, пусть хотя бы на карте, места, где жил у нас великий автор «Путешествия из Петербурга в Москву». Все это ушло под воду Усть-Илимского моря.
Накануне мы с товарищем решили посмотреть эти знаменитые и славные места — в последний раз, ведь больше их не придется увидеть. Никому и никогда. По Илиму На следующий день мы отправились на Илим в райисполкомовском «газике», который как раз шел в те края. Дорога привела к паромной переправе — здесь еще недавно стояла Воробьева. С парома мы оглядели его. Правда, красивое, веселое место — слегка изогнутый, как лук, высокий берег, к которому, будто на крыльях, выносились изумрудно-зеленые воды Ангары — река здесь шириной километра в два. А от берега высокого, на склоне лежали до леса чистые желтые поля. В овсах еще весело суетились и громко галдели воробьи, но деревни уже не было — лишь две последние избы на том высоком берегу, одна уже мертвая, с черными окнами, над второй еще вился дым,— должно быть, там оставались бакенщики, старые речные сторожа. Поздно вечером, уже в полной темноте, наш «газик» остановился у какого-то одинокого строения, где желто мерцал слабый огонек. «Корсуково,— сказал шофер,— ничего уже нет. Может, дальше поедете?»
Мы остались, постучали в двери — нам открыли. В доме было двое молодых парней — Борис Давыдов, шофер Среднего леспромхоза, и Володя Чупров, тракторист совхоза «Коршуновский». Володя, местный корсуковский житель, поставил на стол банку с малосольными маленькими огурчиками, миску с желтым деревенским маслом и сметану, такую густую, что мы черпали ее вилками. Поужинали, легли спать — ребята уступили нам одну кровать. Встали мы рано и только тут разглядели свое жилище. В избе, разделенной дощатыми перегородками, были две широченные кровати, самодельные скамеечки со спинками, на стене висел большой портрет Климента Ефремовича Ворошилова, а ниже, на гвозде,— заготовка для ичигов из черной кожи, натянутая на колодку, на подоконнике — сувенирная стограммовая бутылочка «Российской», «цена 38 коп, без стоимости посуды»; посредине стояла глиняная печка, на приступочке — меховой, из собачины, громадный носок… Напротив печки на перегородке висел магазинный портрет улыбающейся киноактрисы Риты Гладунко и вырезанная из «Огонька» картинка в самодельной, круглой, сбитой гвоздочками оправе — задумчивая девочка, держащая на руках прижавшегося к ней серого кролика. В сенях валялась конская сбруя, старые сети, охотничий топорик, приплетенный кожаным ремешком к доске, в углу прислонился «Вихрь», рядом — бачки с бензином и белые, крепкие, красиво сплетенные вожжи…
Мы вышли на улицу. Над Илимом стоял легкий, дымчатый туман. В синем утреннем небе таял месяц, белый, холодный, будто изо льда. Кругом было тихо и пусто — одна лишь высоченная и густая, словно ее сеяли, лебеда и крапива — совсем не видно, что здесь еще недавно была деревня. Только над нашей единственной избой, как над последним, несдавшимся бастионом, реял новенький красный флаг… Мы пошли по недавней деревенской улице, теперь еле заметной, зарастающей тропинке, по обеим сторонам которой, за зарослями бурьяна, тянулись пепелища, кое-где даже вился сизый дымок, хотя жгли давно. «Все сгорело, а печки глиняные стоят, трактором не собьешь,— рассказывал вчера Борис.— Верите, как увидишь — душа замирает…» Мы продирались сквозь бурьян — на черной земле валялись огромные чугуны, искореженные железные кровати, пилы, скрюченные от огня, ржавые топоры и помятые ведра, синенькая крышка от бидона и школьный учебник географии с обгоревшими страницами. Я, раскрыл его: «Индонезийцы — искусные земледельцы. На полях Индонезии растет много риса, основной пищи индонезийцев…» Здесь, на Илиме, растили много хлеба, основной нашей пищи… Я бродил по пепелищам, все искал какую-нибудь трогательную, может быть, детскую вещицу, но ничего не находилось. Потом я подумал, что для людей, которые жили здесь сотни лет, родились здесь, пели, радовались, умирали, все было трогательным: и этот громадный чугун, и пепельно-лиловая от огня дверная петля, и оплавленное оконное стекло, и ржавая коса, и вот эти послевоенные драгоценные «снегурки», которые прикручивали веревками к валенкам, и легкие алюминиевые детские саночки с остатками обгоревших синих планок…
Казалось, что люди не ушли, не уехали отсюда спокойно, а бежали в совсем другую жизнь, бросив все крестьянское, нажитое за долгие годы и дорогое, но уже никому не нужное в этой новой, другой жизни — не поставишь чугун на электрическую плиту, не станешь косить, если пришлось сдать коров, не будешь лучить ночью рыбу, если река за много километров от дома… Мы просим Володю пройти с нами по деревне, показать, что где было. Володя, оказывается, недавно вернулся из армии, девять лет прослужил в пограничных войсках, был у Даманского, на заставе Стрельникова, как раз в те трагические дни… У Володи — четыре брата. Иван сейчас в армии, получил отпуск — прямо сюда, в Корсуково приехал, хотя все уже живут в «Коршуновском», в новом доме. Из Тулуна, тоже в отпуск, приехал Василий. «Порыбачить,— сказал Володя,— на родное место напоследок посмотреть». Все лето здесь, у реки, прожили младшие — Михаил и Сергей, это они где-то достали и повесили на избу красный флаг. В «Коршуновском» новый дом ничего, но в огороде не развернешься, да и земля какая… здесь восемь кулей садили — сто накапывали. — Вот Георгия Зарубина изба стояла,— говорит Володя,— вот Захарова-чуваша, он на Тубу пока уехал, сам дом жег, вот бабки Анисьи, вот теткин, отцовой сестры, вот деда Афанасия… Дед Афанасий последний палил, а то все ездил сюда, ругался, если что унесут леспромхозовские или сломают, и снова налаживал, как жить собирался. А потом подпил, бензином облил и поджег… плакал и матерился здорово… Остальные отец жег, назначили его, и тоже не мог: рано утром встанет, пойдет, бензином плеснет, а потом нас в бока толкает, злится — идите палите, быстро!
Пускаемся в путь дальше. Проезжаем Коробейниково, где вьются слабые синие дымки — многое уже пожгли, но ряд домов у Илима остался, минуем Ступино, где уже ничего не осталось (Ступину — триста пятнадцать лет), уже темнеет, когда добираемся до Большой Деревни, на том берегу — костры, костры, костры… жгут Новую Деревню. Константин Сергеевич Скобелев, управляющий здешним отделением Рудногорского совхоза, устраивает нас на ночлег к бабе Жене— Евгении Никифоровне Пановой. Баба Женя ставит чайник, приносит хлеб, масло, огурцы и помидоры, неспешно рассказывает о том, как жили, что теперь вот надо переселяться, уезжать. Все уже перевезли на новое место, сама осталась да корова. «Корова вот, я с ей всю жизнь, а теперь… молодые брать не хотят, имя не надо,— глаза у бабы Жени краснеют.— Дожить бы здесь…» К бабе Жене пришла в гости молодая, лет двадцати пяти, Нина Слободчикова с маленькой дочкой Светой. «Вчера наревелась,— говорит она,— как увижу — горит, все стою, смотрю, жду — как упадет, а он не падает, трещит только так страшно, намочило, видно…» Нина уже переселилась на Тубу, в новый поселок. «Хорошо там,— говорит она,— нет, мне нравится, и квартира удобная, но вот… все домой, домой тянет…».
Наутро идем по деревне. Большая почти все еще цела, но вот вдруг провал в ряду — обращеная, глядящая из глубины двора белеными, голыми, слепяще-беззащитными стенами изба, вот вторая такая же, обрушенная и слепяще-обнаженная, у другой, оставленной уже, шефы, убирающие картошку, обрезали на дрова угол, и она уродливо, судорожно скособочилась; вот плашмя рухнули в грязь ворота, а вот ворота стоят, а за ними — пусто, гарь… Дальше — ворота распахнуты, перед ними — доверху нагруженная шкафами и шкафчиками, стульями, табуретками и прочим домашним скарбом машина. Выбегает молодая женщина в платке, в руке — небольшой деревянный ящик, хочет забросить его в кузов. Ей не дают, перехватывают, смеются. «Да рассаду мне садить!—кричит она, стараясь вырваться.— Помидоры!» Один из веселых парней, муж, видно, отбирает ящик и выкидывает в огород. «Придумала еще — барахло тащить!»
Улица долгая, бесконечная. Большая недаром получила такое название — еще двести пятьдесят лет назад в ней было больше дворов, чем в любой другой из сорока девяти деревень Нижнеилимской слободы. Вот длинный, высокий и крепкий дом с палисадником и вывеской над крыльцом — «Б. Деревенская средняя школа»; невдалеке от этой средней — почти новая четырехлетка, вот клуб, библиотека, магазин, фельдшерский пункт… Избы из толстенных лиственничных бревен, двухэтажные амбары, некоторые даже с узорчатой резьбой по карнизу, в глубине дворов, над самым Илимом — бани. На одном амбаре — жестяная табличка с надписью, что это — исторический памятник, охраняется государством и подлежит вывозу. Вот еще несколько таких блестящих табличек, а вот на другом потемневшем амбаре — лист белой фанеры, на котором торжественно значится: «Экспонат музея Академии наук СССР. Состоит на учете Всероссийской и «Государственной инспекции по охране памятников РСФСР». Константин Сергеевич говорит, что подобных объявлений на избах, на амбарах — с десяток, а вывезли пока только один амбар. Да, пожалуй, музей Академии наук не увидит своего нового старинного экспоната (Большая Деревня впервые упоминается в документах в 1699 году) — через несколько дней от Большой ничего не останется…
Константин Сергеевич рассказывает, что пашни в отделении всего тысяча двести гектаров, земля неплохая — нынче, правда, по четырнадцать центнеров получили, но выходило и по девятнадцать — самый высокий урожай в районе. На новом месте пока готово пашни пятьсот гектаров, еще пятьсот обещают к весне. Крупного рогатого скота в отделении шестьсот голов, покосы хорошие были и выпасы, сена всегда хватало, а там, куда переезжают, ничего нет, придется, наверное, летом на привязи держать. Своих коров все сдают, сейчас по трем деревням — Большой, Новой и Ступино — голов десять осталось, а раньше в одной Большой шестьдесят было… По-доброму жили, жаловаться нечего, колхоз был — никто не уходил, совсем не двигались. Это теперь разбегаться начали — кто в Братск, кто в Игирму, кто куда…
Следующая наша остановка— Нижнеилимск. Ровное бурьянное поле — трудно поверить, что здесь недавно стояли пятьсот домов. Сейчас осталось пять, в одном из них, бывшей конторе знаменитого купца Черных, помещается нечто вроде гостиницы и телефонной станции, за допотопным аппаратом сидит старик-телефонист. «Иван Калинович Ступин, пятьдесят лет здесь в школе проработал, все историю собирал,— рассказывает он,— а теперь вот из Новой Игирмы, куда переселили, приехал, хотел напоследок свою улицу, свой дом найти — и не мог,— старик слабо смеется этому неудивительному обстоятельству.— А летчики тоже не узнают, сверху, говорят, если глядеть — будто бомбежка была…» Встречаем Анатолия Степановича Бубнова, местного старожила и начальника отдела райисполкома по подготовке водохранилища, получаем у него общую информацию. Вынести (это официальный термин, а попросту — сжечь надо всего 1680 частных строений, из них сами владельцы перевезли 160, пытались это сделать и в организованном порядке, но не осилили — ремстройучасток Железногорский разобрал и перевез 11 домов, а собрал еле-еле только четыре. Под воду уходит пятнадцать школ, увезли три — из Корсуково, Качино и Прокопьево. Перенесли могилы пяти илимских партизан, целиком два кладбища — илимское и игирминское, а всего их было двадцать четыре. Специальные бригады очистили их, так полагается — спиливали кресты, деревянные оградки и тумбочки. Потом сжигали. Мы спрашиваем у Анатолия Степановича, сколько вывезли памятников старины. «Точных данных у меня нет,— отвечает,— но в шестьдесят седьмом году в районе работала экспедиция, отмечали старинные дома бирками, многие отметили, а вывезли, пожалуй, с десяток… Да, теперь вряд ли успевают,— через неделю зону принимает государственная комиссия, нужно, чтобы все чисто было…»
Мы спрашиваем о пашне, других угодьях. Анатолий Степанович говорит, что под воду уйдет тридцать тысяч гектаров старых сельхозугодий, вместо них, согласно разным коэффициентам, надо было получить восемнадцать тысяч новых. Но набрали только четырнадцать с половиной — где тут взять, кругом тайга… А земля, которая уходит, ясное дело, неплохая, не зря ж ее крестьяне давным-давно выбрали…
Начав говорить о земле, Анатолий Степанович вроде бы даже меняется, становится как-то менее официальным и более уверенным — он родился и вырос здесь, в старинной, почти трехсотлетней деревне Бубнове, раньше был землемером — все исходил, все изъездил, все видел. «В Березняках гектаров пятьсот старой пашни остается,— продолжает он,— и место там сухое, чистое, красивое, у реки — туда все стремятся, даже строители совхозные… А в «Рудногорском» и «Коршуновском», думаю, с рабочей силой у нас неважно будет… Конечно, что и говорить — новые места с прежними не сравнишь. Я вот здесь, в Нижнеилимске, долго работал — в выходной утром сядешь в лодку всей семьей и поплыл — тихо, красиво и воздух такой — никакого курорта не надо, отдыхаешь, и рыба есть… Как началось переселение — процентов шестьдесят народу разбежалось… Правда, и раньше уезжали — Зятья, например. Деревня внизу — совсем опустела, но не так, конечно, быстро все было, не сразу, как сейчас…».
Анатолий Степанович помогает нам добраться до Игнатьева. Там убирают хлеб и картошку и жгут избы. Дальше… Дальше, признаться, мы бежали. Можно было,, конечно, доехать до Романово, Прокопьево, Илимска, но зачем? Чтобы увидеть и услышать то же самое… И мы бежали. От брошенных деревень, заросших лебедой и крапивой, от огня и сизого дыма, охвативших берега древнего Илима, от невеселых рассказов людей, поднятых с обжитых, хлебных мест, где сотни лет жили и умирали их отцы, деды, прадеды, те самые пашенные крестьяне, которые одни были «истинными завоевателями Сибири». На попутной машине мы промчались сквозь многие деревни сто пятьдесят километров до Железногорска-Илимского, где поздним дождливым вечером сели в поезд, который привез нас в Братск.
(1946 — 2003) Поэт. Член Союза российских писателей с 1995 г., член Союза архитекторов СССР с 1985 г. Родился 26 июня 1946 года в г. Севастополе в семье офицера морской инженерной службы Черноморского флота. После окончания средней школы, а также художественной, поступает в Ленинградский инженерно-строительный институт на факультет архитектуры. В 1970 г. был распределен в Москву, но затем вернулся в Ленинград и в течение шести лет работал в институте Ленпроект.
В 1976 году приехал на строительство города Усть-Илимска. Работал художником- архитектором, разрабатывал интерьеры, элементы благоустройства, малые архитектурные формы, затем стал художником-архитектором Художественного фонда.
Еще во время учебы в институте Пламеневский увлекся поэзией и активно посещал ленинградские литературные объединения, где мог встречаться с поэтами – «шестидесятниками» — А. Сорокиным, И. Бродским и др. Живя в Усть-Илимске, принимал участие в работе городского литературного объединения «Поиск».
Первые поэтические опыты В. Пламеневский представил на Областной литературной конференции «Молодость. Творочество. Современность» в 1976 г., где стал лауреатом. Стихи публиковались в областных газетах, журналах «Литературная учёба», «Студенческий меридиан», коллективных сборниках «Начало», «Уходил на войну сибиряк», «Стихи по кругу» и др. Первая авторская книга «Параллель» вышла в Иркутске в 1981 г.
Поэзию Владимира Юрьевича отличали острые социальные оттенки, бунтарство, эмоциональная напряженность, неравнодушие к проблемам времени. Журналист, писатель В. Огарков в предисловии к сборнику В. Пламеневского «Здравствуйте вечно» писал: «Думаю, что у каждого, кто откроет сборник, возникнет чувство, что открылся целый мир – взбудораженный, клокочущий, летящий неведомо куда мир страстей, мир людей и сложнейших вопросов их бытия, проблем…».
В 1992 г. Пламеневский переехал в поселок Листвянка, где создал частную картинную галерею, которая доныне носит его имя и которая стала центром притяжения творческих людей России и ближнего зарубежья. После пожара в январе 2004 г. картинная галерея была восстановлена, ее деятельность продолжил брат поэта, Алексей.
Владимир Пламеневский является лауреатом премии Иркутского отделения Союза российских писателей и Иркутского областного фонда культуры «Интеллигент провинции» (2002). Его частная галерея вошла во Всероссийский реестр музеев, и 11 мая 2002 г. удостоена премии М. Сергеева.
Скончался 26 мая 2003 г. в поселке Листвянка.
Отдельные издания
Параллель : [стихи]. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1981. – 31 с. – (Бригада : Первая книга поэта).
Здравствуйте вечно : стихи. – Иркутск : Восточно-Сибирское книжное издательство, 1987. – 64 с.
«Я смею быть просвеченным до дна…» // Начало : сборник стихов. – Иркутск, 1979. – С. 66.
«Попросту: я вас люблю…» // Стихи по кругу : поэтический сборник. – Иркутск, 1990. – Вып. 1. – С. 199–224.
История одной семьи в дневниках и письмах : документальная повесть // Свой голос : новый сибирский альманах. – Иркутск, 1993. – № 2. – С. 11–49.
Из хроники : [стихи] // Уходил на войну сибиряк : музыкально-поэтический сборник. – Иркутск, 1995. – С. 109–110.
Последняя жизнь ; Дождь : [стихи] // Иркутское время : альманах поэзии / редакторы-составители: А. Кобенков, В. Науменко. – Иркутск, 2002. – С. 43–45.
«Мне сдается – уходят тихонько диктаторы и палачи…» ; Ночь на Байкале : [стихи] // Иркутск. Бег времени : [сборник] : в 2 т. – Иркутск, 2011. – Т. 2 : Автографы писателей, кн. 1 : Поэзия / [составители: В. К. Забелло, В. П. Скиф]. – С. 583–583.
Ночь на Байкале : [стихи] // Байкал, ты самый дорогой алмаз земли : [сборник] / составитель И. А. Лившиц. – Иркутск, 2013. – С. 214–216.
Из хроники ; «Я плачу о тех убиенных…» : [стихи] // Каменный цветок : антология стихов о войне. – Иркутск, 2017. – С. 252 – 253.
То же // Солдаты, встанем в тишине : антология стихов о войне / [составители: Е. И. Молчанова, Д. В. Тимкович]. – 2-е изд., доп. – Иркутск, 2019. – С. 269–270.
О жизни и творчестве
Владимир Пламеневский // Писатели Приангарья : биобиблиографический справочник / составитель В. А. Семёнова. – Иркутск,1996. – С.180–183.
…Вся жизнь : ушел из жизни иркутский поэт В. Пламеневский // Культура: вести, проблемы, судьбы. – Иркутск, 2003. – № 6. – С. 15.
Науменко, В. «Калитка вселенной открыта…» / Виталий Науменко // Иркутское время, 2004 : альманах поэзии / составители: А. Кобенков, В. Науменко. – Иркутск, 2004. – С. 20–28.
Горенко, З. И жизнь, и счастье, и волшебная надежда / Зоя Горенко // Родная земля. – Иркутск, 2007. – 11 июня (№ 20). – С. 16.
Коктебель на Байкале : картинная галерея Владимира Пламеневского // Время странствий. – Иркутск, 2008. – № 1. – С. 50–53.
Лаппо-Агаркава, К. 1946-й : В. Пламеневскому : [стихи] // Даруй! : выбраныя вершы 1977–2011 гг. / Кацярына Лаппо-Агаркава. – Иркутск, 2011. – С. 88.
Владимир Пламеневский
* * *
Я долго на запад смотрел, но затем повернулся назад.
Бурятский хребет выползал, золотою каймой осиян.
Залив Баргузинский меня отразил, бормоча:
«Да ведь ты азиат,
есть звон тетивы и восточная одурь в крови россиян…»
Как часто ночами в азийских снегах остроскулая
воет душа!
Как часто хватается пьяная удаль за нож!
Таёжница Рита, как пахнет твоя черемша!
Опять ты торгуешь, опять послезавтра запьёшь!
Чего тут не сыщешь! То злоба сидит под кустом,
припала к поганке беззубым пупырчатым ртом,
то птенчик свободы в высоких гнездовьях рождён —
иглою ствола к небесам он уже пригвождён!
То речка кристальная вьётся и стонет от драг, —
ещё бы не виться — могуч производственный гнёт.
Тут всё величаво — тут если дурак, то дурак!
А если силач — то столбы телеграфные гнёт.
Но придурь не вечна — продуют изнанку ветра.
Овчинка поистине выделки стоит. Гляди:
хитёр наш Емеля — он чинит оградку с утра,
он точит, тачает, он лук собирает с гряды!
Мне нравится эта восточная прочная ширь!
Я в мае люблю водосточную эту Сибирь,
и бабьего лета поблажки, и скучный октябрьский лес,
и микрорайон, под январский положенный пресс!
Я долго на запад смотрел, но потом оглянулся назад.
Ты, мой собеседник, стоял предо мною, как брат.
Я шапку снимаю, желая к тебе обратиться.
Пора нам — в глаза. Чтобы вспомнить
своё побратимство.
* * *
Над пропастью, уже утратив робость,
где два глагола: падать и пропасть.
Ты посвети туда. В утробу. Прямо в пропасть.
И мне туда, я знаю, не упасть.
Я зацеплюсь за луч. За твой пароль. За голос.
И, кашляя навзрыд, порву смертельный круг.
И горло зацветёт, в свою вмещая полость
свет золотой, какой-то новый звук.
Я жить хочу. Я жить хочу счастливо.
Я вырвусь. Подтянусь, подай мне только знак.
О, только бы трава на краешке обрыва
была крепка и прочен известняк!
Звезду пошли, чтоб сердце укололось
и встрепенулось так, чтоб ту звезду достать.
…А если и умру — последним будет голос
твой надо мной хотя б три дня стоять.
Из хроники
Вот кадр из хроники, страшней которой нет, —
Старушка крестит ополченцев вслед.
Секундный кадр, но вечности длиннее.
Старушка в ватнике их крестит вслед. Они
Прощально вдавливают в Ленинград ступни,
Штыки поблескивают редких трехлинеек.
У горя цвет булыжной мостовой.
В немом пространстве ясно слышен вой
Сирен, срывающих затишье с неба. Местью
Пропитан шаг людей по мостовой,
И этот полдень – смерти вестовой,
Но дух не преклонен суровой вестью.
Сосредоточен и уверен шаг.
Стоит над каждым твердая душа,
К стволам винтовок наглухо примкнута.
Страшней, чем у штыков, ее закал.
Уходят навсегда они за кадр,
В бессмертье разворачиваясь круто, —
Туда, где воздух вылит из свинца,
Где чашу надо выпить до конца,
Где хром немецкий нашу землю месит,
Где бог с ума сошел или ослеп.
Старушка руку протянула вслед.
Она умрет на Невском через месяц.
*** В. Болтенкову
Собака залает в распадке, откликнется ворон. И мы не устанем восходу опять поражаться. И станет понятно, что люк в это небо отворен… Но пахнет земля и зовет к ней навеки прижаться!
Когда полетим мы по этой трубе поднебесной, Простивши друг друга и за руки взявшись навечно, Мы вспомним, заплакав, о нашей прародине тесной, О всей этой мелочи, чудной такой, человечной…
И хочется трогать перила точеные, грядку, Кувшин керамический, лестницу, шланг под напором, — И хочется мир перечислить в тетрадь по порядку Пред тем, как проститься с байкальским и крымским простором! —
Хотя бы барокко иркутского свет (с флорентийским размахом!), Хотя бы Италию — (крупно, с ангарскою мощью!) И степь (мастихином) — с крутым симферопольским маком, И тот известняк инкерманский — (сухою ладонью на ощупь)…
Прощайте, прощайте, калитка Вселенной открыта, Как жалко, как грустно, как хочется крикнуть: до встречи!.. И только Байкал как осколок лежит лазурита. И длинное — О! — как осколок законченной речи.
Поэт, прозаик. Член Союза российских писателей с 2021 г. Родилась 4 мая 1988 г. в Иркутске. В 2010 г. окончила Иркутский государственный технический университет по специальности «экономист-менеджер». Работает ведущим экономистом в ООО «Байкальская энергетическая компания».
Стихи начала писать в детстве, первые прозаические опыты появились после окончания университета. Кроме литературы, Елена увлекается йогой, путешествиями, походами, фантастикой во всех ее проявлениях.
Елена Перетокина является участником Зимней школы поэтов в Сочи (2021), конкурсов «Всемирный день поэзии» (2019), «Музыка слов» от labirint.ru (2016), победителем конкурса «Новая фантастика-2020».
Живет в Иркутске.
Отдельные издания
Спутник героя : сборник стихов. – Красноярск : Палитра, 2020. – 100 с.
Публикации в коллективных сборниках
и периодических изданиях
Август ; Русалочка ; Начинается осень : [стихи] // Форма Слова : литературный альманах / [составитель и главный редактор Максим Бурдин]. – Кострома, 2015. – С. 55–58.
Маяк : [стихи] // Музыка слов : 100 новых имен : антология поэтического конкурса. – Москва, 2016. – С. 121.
Куриный бог : [рассказ] // Новая фантастика, 2020 : антология. – Москва, 2020. – С. 299–325.
Батыр ; Три ноты ; «Вот страшно, страшно, а потом не страшно…» : [стихи] // Огни Кузбасса. – Кемерово, 2021. – № 6. – С.126.
«Что-то ласковое ко мне потянулось из полусна…» ; «Нянька-старуха…» ; «Вот страшно, страшно, а потом не страшно…» : [стихи] // МК Байкал. – Иркутск, 2021. – 24 марта. – С. 20.
Елена Перетокина
Оборотень
Откуда такая тревога,
такая тоска?
Очнуться бы посредине светлого ивняка
или хоть сосняка,
или что там у нас из красивой лесостепи,
где будут уместны эльфячьи игрища на природе?
С обязательным пунктом скачек на странном уроде
с рогом посреди лба.
Отпусти урода с цепи —
и вперед к свободе.
А впрочем, к черту все эти скачки и все рога!
Машину возьмем и поедем в сторону Таганрога
или Хабаровска — все равно, направлений много,
и ты будешь тогда бесконечно мне дорога —
мы разделим дорогу.
Дорогу, которая всё ещё стоит слов,
но ты, разумеется, можешь молчать, если хочешь,
дремать посреди мельтешенья окрестных обочин,
засыпать среди бела дня, но не видеть снов,
проспаться ночью,
видеть руки мои на руле, слушать радиоголос,
пить кофе из термоса, смахивать дрему с лица,
знать, где аптечка и как найти кузнеца,
и что у дороги, замкнувшейся в уроборос,
не бывает конца.
Если ты разделишь со мной бродяжный уклад,
то какая мне разница: автострады ли, тропки божьи,
магистрали эльфийские, дорожки единорожьи, —
как подписана стрелка: Валинор ли, Калининград
или Нижнее Криворожье?
И какая разница: нести на сиденье или в седле?
Все равно на стоянках в живот лицом утыкаться,
собирать хлеб с ладоней губами — и в губы же целоваться,
догонять тебя, в перелеске ли, в ковыле,
брыкаться и смеяться.
А потом снова в путь — время скроется за поворотом,
Мотор заревет и заглушит любые слова,
при тебе право голоса, а при мне водительские права.
…но как чешется середина лба, как же режется там чего-то,
как болит голова.
***
Море
Колышется, словно рамен в глубокой чашке,
Яхточки стаей капустниц порхают по синему и под синим.
Силуэт моста, белый, торжественный, тяжкий,
Висит на канатных струнах недвижимо и красиво.
Танкеры ходят медленно, будто на цыпочках,
Из-за дымки
Проступают синие горы зеленого острова.
И любовь, никому не нужная, без горечи и ужимки
Растворяется, как здесь случается всё — не спеша и просто.
Поэт, редактор, член Союза российских писателей с 2008 г. Родился 6 июля 1982 г. в Красноярском крае. Среднюю школу окончил в Иркутске. Затем поступил в Иркутский государственный университет, где в 2003 г. получил диплом филолога.
